швырнула на лавку.
– «Мертвая вода» – это штука, которую ты налил в мой мартини! Которой собирался отравить меня! Помнишь?!
Кричать ему в лицо не очень получается. Как только приближаешься к прохвосту на расстояние ближе полуметра, нестерпимый помойный запах прошибает тебя почище любой нервно-паралитической разработки военных…
Однако эффект от моих действий все-таки был. Глюки ожил.
– Я нашел кубики.
– Какие кубики?
– Если покажу, отпустите меня?
– Нет.
Он заплакал. Горючие слезы потекли из глаз, прочерчивая по грязным щекам светлые дорожки.
– Что за кубики? Где они?
– Там… В кафе.
– В том, где я увидела тебя?
Он мотнул подбородком. Это означало утвердительный кивок.
По дороге в кафе Глюки опять попытался сбежать. Пришлось снова применить силу. Удар коленкой по копчику вернул ему некоторую покорность.
Свернув с улицы Гилл, бродяга повел меня дворами. В общем, это было правильно. Если идти по улице, то возле почты я могла напороться на старикашку, причитающего над пеплом своей собаки… Вошли мы в кафе тоже со двора, через черный ход. Незаметно. Оказались в неосвещенном коридоре.
– И что теперь? – спросила я. – Заказать пару цыплячьих ножек?..
Он цыкнул на меня, пришлось заткнуться. Парень здесь главный, тут он, видимо, не в первый раз.
Глюки глянул за угол. Кивнул себе. Прошел в боковое помещение, где стоял огромный холодильник со стальными стенками.
Теперь понятно, откуда Глюки знакомы эти места. Если нормальные люди ходят питаться в кафе со стороны улицы Гилл, то оборванец в грязном пальто предпочитает прямой путь к этому холодильнику.
– Да, да, здесь, – говорил он, приближаясь к холодильнику. – Плимутское дурачье не любит запирать двери… Никого не боятся, ха-ха… У них краж нет…
– Ты не местный, Барсик? – поинтересовалась я.
Он что-то промычал нечленораздельное. Я не стала уточнять – мы были уже возле холодильника. Очевидно, он и являлся нашей конечной целью. Глюки потянул на себя стальную дверцу.
Холодильник оказался забит мясом – говядиной, ягнятиной, куриными грудками. Глюки не иначе воровал куски и жарил их на костре где-нибудь на берегу.
Наверху белела маленькая дверца морозильника. Глюки распахнул ее. Я увидела ряды решеток со льдом – кубики предназначались для напитков и коктейлей. Бродяга запустил грязную руку вглубь и вытащил одну решетку.
На первый взгляд она не отличалась от остальных. Те же двадцать квадратиков замерзшей воды в пластиковой форме.
Я взяла решетку и встала под единственную лампочку, горевшую на потолке.
Один кусок льда отличался от остальных. Он не имел хрустальной прозрачности и был мутновато- темным.
– Ты ведь нашел этот кубик не в холодильнике, верно? – спросила я.
Глюки озабоченно вздохнул.
– Где ты его нашел?
Солнца не было видно из-за туч, но день угасал. На полупустых улицах загорались неоновые вывески. Я благоразумно решила, что выслушивать историю Глюки на чужой кухне несколько неудобно. Поэтому мы быстро покинули помещение.
В моей сумке теперь, кроме денег и Светкиного платья, подпрыгивал литровый термос из нержавейки. Я его позаимствовала на кухне в кафе. При случае верну, хотя не имею понятия, когда этот случай представится.
Термос был набит кубиками льда. Среди других покоился темный – самый важный. Я перегрузила его с великой осторожностью… Поверить не могу, что в нем заморожена смертоносная жидкость. Дрожь пробирает, когда думаю, какие бедствия может наделать этот крошечный кусочек, полученный в секретных лабораториях. Новый шаг в разработке бактериологического оружия.
Мой дерганый друг, которого я назвала Барсиком, заявил, что ничего рассказывать не будет, пока я его не покормлю. Что ж, справедливый шантаж. Я и сама голодная. Но сидеть за одним столиком с Глюки не хотелось. Не потому что я брезгливая – ради рассказа пережила бы. Просто вонь испортит аппетит посетителям за соседними столиками. Нас прогонят пинками еще до того, как мы успеем прикоснуться к еде.
Придется просить, чтобы салаты из морской капусты положили в бумажные стаканчики. Это для меня. А ему…
Коротко глянула на Барсика, плетущегося следом. Слышала, что ковыряние в носу стимулирует деятельность головного мозга. Так вот, «чистюля» стимулировал деятельность левой его половины.
