людоедам поганым, а также после изничтожения родного брата своего, Ярополка Святославича, коего повелел убить собственной охране, когда брат к брату приехал мира искать, будущий Святой Равноапостольный князь Владимир пил беспробудно, ибо жрали душу и сердце его Навьи бесы, всякого убийцу изводящие, жизнь в нем выжигая муками душевными, кои токмо брагой и можно залить-заглушить ненадолго.
Род свой предал князь Владимир, страшное и многое зло содеял для Руси, разрушив символы веры и уклад самой жизни славянской. Шпионы да подсылы, тати ночные, донесли князю о сборе волхвов на Лысой Горе. Судили те и рядили недолго, и за поругание Веры и Святынь славянских князю Владимиру от волхвов было проклятье послано великое.
Узнав о том проклятье, задумал Владимир-князь и вовсе преужасное: веру предков огнем и мечом под корень изводить, волхвов же, всех до едина, предавать лютой смерти: сажать на кол, рвать уд, ноздри, уши, в глотки лить свинец, рубить руки, ноги, головы и обрубки выставлять на всеобщий смотр, дабы видел народец славянский, каков теперь новый Бог на Руси. Не забалуешь с таким, а паче с ревнителем его и наместником единым на престоле – Великим князем Киевским, князем-убивцем...
– Всё мне по нраву, княже, всё лепо, – поклонился византиец Владимиру-князю. – Един князь и Бог един. Истинно, для смердов то в закон войдет, свободы прежней им боле не видать, вольниц прежних, при язычестве поганом заведенных, не пробовать.
– Ваша правда, – радостно закивал князь, ликуя в душе, что так ладно идет его дело. – Уж больно много вольностей имеет народишко на Руси. Всяк смерд своему истукану кланяется, на меня, Великого князя Киевского, как на равного, смотрит, ни во что меня и не ставит. Вот загоню народ в Днепр, заставлю единого Бога принять, а кто супротив пойдет, того палач живо на голову короче сделает. Так ли, Невзоре, брат мой во Христе нареченный? – со слезой похмельной, вновь обратился он к посланнику.
– Добре, княже, добре, – удовлетворенно покивал тот в ответ. – Капища язычников поганых подчистую изведи, а на их месте храмы поставь христианские. Людишки в одном месте привыкли к богам взывать, так и продолжат ходить по привычке своей скотьей к водопою да меж двух одних и тех же осин спускаться. В том не прогадаешь и быстро их обратишь в веру правдивую да роптать отучишь. А смуту, коли где будет, дави без жалости, не то самого тебя раздавят язычники. Они тебе враги наипервейшие, вере нашей общей враги непокорные. Волхвы особливо. Их бойся, их бей без всякой пощады. Они в новую веру не пойдут, мутить народ станут.
– Всё сделаю, всё, – послушно отвечал князь Владимир: «Красное Солнышко», «святой православный», а на деле убивец и хмельной гуляка. Не просто так он византийский символ веры принял. Многие приходили к нему тогда: и магометане, и латиняне, и иудеи. И у всех вопрошал княже одно:
– А можно ли по вере вашей хмельной мед пить?
– Нет, – отвечали мусульмане, – и свиней жрать нельзя, и молиться надо часто: в день по пяти раз, и един месяц в году есть только после захода Солнца...
– То нам не можно, – перебил их князь, – в свиньях плохого не ведаю, вкусно у них мясо и наваристо, а запивать его хмельным вином – вдвойне забористо, – и с тем отправил последователей Магомета восвояси.
Латиняне касательно хмеля буйного проповедовали о разумной умеренности потребления оного, на что Владимир замахал на них руками и велел удалиться немедля с глаз его, добавив:
– Веселие Руси есть пити, не можем без того мы быти! – И в подтверждение своих слов велел челяди поднести ему чару выдержанного меда, от которого и так уже находился в изрядном хмелю.
А хитрейший посол византийский расположил к себе сердце княжеское, начав свой визит с того, что испросил меду и для себя:
– Сдвинуть с тобой братины, светлый княже, то для меня честь превеликая! В нашей вере, по обряду греческому, вино хмельное не токмо не под запретом, но и в большом почете. От императора моего привез я тебе четыре бочки ядреного меда. Вез пяток, да одну ужо, прости, дорогой осушили, – под всеобщий хохот закончил византиец, и вопрос, на что менять прежнюю веру, был решен. Так, в пьяном угаре, крестил Русь Владимир-князь. И пошли дружины княжьи в земли дальние с тем, чтобы веру новую насадить да капища древние предать огню, а такоже и тех, кто тому противится, извести под корень их родовой. И пропала Русь первозданная да вольная. Несметно волхвов было убито, разметаны-разбиты капища, развеян по ветру пепел старой веры. Общины родовые целиком снимались с насиженных мест и шли куда глаза глядят, подальше от Киева, искать Ирий Земной – Белый город, на водах Белых стоящий. На полуночь шли Беловодье искать, и никто их боле не видел.
Так и род Рогнеды оказался в землях вятичей, что вдоль Москвы-реки, где вольность вольная по- прежнему правила, не давая похотям людским разгула, ибо уклад общинный велел всем в чистоте жить да по укладу, Сварогом завещанному:
– Стезей Прави небесной идти,
– Правду утверждать, а кривду корчевать,
– Блюсти души и тела чистоту, в помыслах и свершениях быть праведными.
– Родную Мать-Землю защищать и беречь, богатство Руси преумножать,
– Свято чтить Родных Богов и предков своих,
– Детей своих именами родовыми называть, ибо имя чужеродное, что проклятие,
– Горю чужому не радоваться,
– Не злословить друг друга и не поносить и в глаза и за глаза,
– Не брать мужьям жен с кожей черною, кровь рода своего не губить, а брать жен с кожей белою и род свой в чистоте держать, с честью ветвь Родовую продолжив,
– Женам одеяний мужских не носить, дабы не утерять женственность свою,
– Уз союза семейного не рушить,
– Чада во чреве матери не убивать,
– Не пить много питья хмельного, в питье знать меру, дабы образ человеческий не потерять, родными богами данный,
– С Природой в ладу быть,
– Жить по совести,
– Заботиться о сородичах, как о себе,
– В хотениях плотских соблюдать умеренность и чистоту,
– Мужу заботиться о жене своей, а жене – о муже своем, родителям о детях в их младости, а детям о родителях в их старости,
– Трудиться честно во славу Рода своего и Родной Земли.
Нашли они чистый луг, вырыли землянки, покамест крепкого жилья не построили, чтобы только было где от непогоды укрыться. Охотой промышляли, сети на рыбу ставили, под хлеба поле распахали. Чтобы всё росло да работа спорилась, поставили на горе Хоромы Боговы – капище Перуново с Чурами Богов Родных. Перунов же Чур наибольшим был, как бога особенно почитаемого в общине. И пошла у них нормальная жизнь, покуда не приключилась с Рогнедушкой та беда великая, да не стал посреди деревни омут бездонный, черный, с гнилой водой, что на Луну полную дыбилась, словно бы тот, что остался в глубинах омутных, пронзенный своим же посохом, силился выбраться наружу. Однажды, когда в полнолуние особенно бесновалась вода и раздавался из водных глубин рык звериный, вспомнила Рогнеда о даре Вышаты – ветке зеленой с его посоха. Взяла она тогда ту ветку и в омут бросила!
Тотчас всё стало спокойно, тихо, и уже не было более волнений воды при Луне. А по весне, когда снег сошел, увидели общинники, что иссох омут, а на месте его растет мал-дуб саженец. Стали гадать, что же теперь делать им, ведь дуб – дерево темное, не к добру вырос он, да еще и на таком месте. Был в Роду Рогнеды один умом прискорбный парень, которого никто никогда не трогал, не насмехался над ним, а в трудную минуту к нему обращались, ибо считали его вещуном, что он-де от богов речи свои говорит и велит родичам своим, что тем делать, от них же волю богову людям сообщая. Парня того звали Благолеп. Был он росту невысокого, в плечах узок, в спине крив, в ногах слаб и в руках – тож. Кадык у него выпирал, ровно у петуха шпора, глаз левый был с бельмом, а правый косил. Когда Благолеп куда шел, то всяк ему дорогу уступал, ибо сильно он при ходьбе размахивал руками и всё что-то говорил, а что и не разобрать было.
Однажды подошел Благолеп к дубу и упал перед ним, как подкошенный. Тогда все подумали, что кончился блажной, помер. Ан нет! Зашевелился, встал, и увидели все, что лицом он как будто
