– Но я и хочу успокоить его!
И так как я продолжала противиться ее желанию, она разразилась бурей негодования.
– Да какое вы имеете право?
– Миссис Тьюис, – мягко сказала я. – Возможно, что у ребенка очень серьезная заразная болезнь. В этом случае вы сами можете заразиться ею.
На это она ответила истерическим криком:
– Мое бедное сокровище! И вы думаете, что я побоюсь заразиться чем-нибудь от него!
– Вы, может быть, и не боитесь, но мы боимся за вас. Если вы заболеете, нам придется ухаживать за вами, но одного больного больше чем достаточно.
Вдруг она схватила меня за руку.
– Скажите мне, что это? Я требую, чтобы вы сказали мне правду.
– Миссис Тьюис, – вмешался доктор. – Мы сами не знаем еще, в чем дело, и только принимаем меры предосторожности. Необходимо, чтобы вы не трогали ребенка и даже не подходили к нему близко. Вы ничем не можете помочь ему.
Его распоряжениям она подчинилась беспрекословно. Они говорили на одном языке и с той же изысканной вежливостью. Что за очаровательный южанин, подумала я, настоящий джентльмен, недаром Дуглас ван Тьювер так оценил его светские достоинства. Из устарелого южного колледжа, где он получил свое медицинское образование, доктор Перрин вынес столь же устарелое представление о гоноррее. И теперь ему приходилось знакомиться с новейшими открытиями в суровой школе опыта.
Необходимо было предупредить сиделку об опасности заражения, которой подвергались все окружающие. По-настоящему нам следовало иметь очки для защиты глаз, и мы то и дело обмывали руки раствором борной.
– Миссис Аббот, что это? – шепотом спросила няня.
– Эта болезнь имеет длинное название, – ответила я, – ophtalmia neonatorum.
– А чем она вызывается?
– Обычно виновником является мужчина, – сказала я. Может быть, это противоречило правилам этики, но слова вырвались у меня сами собой.
Спустя немного времени зараженные глаза превратились в две красновато-желтые воспаленные опухоли, и ребенок надрывался от крика. Пришлось наложить на глаза повязку, и я попросила доктора дать малютке немного опия, чтобы у нее не сделались от крика судороги. Бедная миссис Тьюис ходила по комнате, ломая руки и истерически всхлипывая. Доктор Перрин отвел меня в сторону.
– Мне кажется, что следовало бы объяснить ей, в чем дело.
Бедная, бедная тетя Варина!
– Все равно она рано или поздно поймет все сама, – продолжал он. – А так, по крайней мере, она поможет нам скрыть это несчастье от матери.
– Вы правы, – сказала я. – Но кто же скажет ей?
– Мне кажется, – заметил доктор, – что ей будет легче услышать это от женщины.
Итак, я стиснула зубы и, мягко взяв бедную женщину под руку, увлекла ее к двери. Мы, словно два заговорщика, тихо спустились с веранды и направились по дорожке к берегу. Дойдя до лодочного сарая, мы остановились, и я приступила к выполнению своей тяжелой задачи.
– Миссис Тьюис, вы помните, может быть, одно обстоятельство, о котором рассказывала мне ваша племянница. Перед самой свадьбой она просила вас разузнать некоторые подробности о состоянии здоровья мистера ван Тьювера?
Никогда не забуду выражения ее лица в этот момент.
– Сильвия рассказывала вам!
– Справки были наведены, – продолжала я, – но, по-видимому, недостаточно тщательно. Теперь вы видите перед собой последствия этой небрежности.
Глаза ее расширились.
– И расплачиваться за это будет ребенок.
– Вы… вы хотите сказать… – она запнулась, голос ее превратился в едва слышный шепот. – О, это невозможно! – И вдруг она разразилась негодованием: – Да понимаете ли вы, в чем вы обвиняете мистера ван Тьювера?
– Речь идет не об обвинении, – спокойно возразила я. – Теперь нужно считаться с фактами, и вы должны помочь нам как можно успешнее справиться с ними.
Тетя Варина вся как-то съежилась и согнулась передо мной, закрыв лицо руками. Я слышала, как она всхлипывала, бормоча бессвязные молитвы. Я взяла бедную женщину за руку и принялась утешать ее. Когда же, наконец, терпение мое истощилось от этого потока наивности, сентиментальности и всех прочих атрибутов южного романтизма, я сказала ей:
– Миссис Тьюис, вам необходимо взять себя в руки. Вспомните свой долг по отношению к Сильвии и ее ребенку.
– О чем вы говорите? – прошептала она.
Слово «долг» произвело на нее магическое действие.
– Что бы ни случилось, Сильвия до поры до времени не должна ничего знать. Если она узнает, то это
