пойти на все, если поднимется общее движение протеста.
На примете у Джерри был еще один шахтер, недавно вышедший из больницы, где он лежал после того, как Джефф Коттон — начальник охраны — ударил его рукояткой пистолета. Этот человек был поляк и не знал, к сожалению, ни одного слова по-английски. Но Олсен успел наладить связь с другим поляком, немного владевшим английским языком, который мог разъяснить суть дела своему соплеменнику. Был намечен также молодой итальянец по фамилии Роветта; Джерри знал его и ручался за его честность.
И еще одна кандидатура была выдвинута уже самим Халом — кандидатура Мэри Берк. Последнее время Хал сознательно ее избегал, считая это необходимой, хоть и жестокой мерой предосторожности. И это изрядно мучило его совесть. Он много раз обдумывал то, что произошло между ними. С чего началась вся история? В таких случаях долг мужчины — взять вину на себя; но мужчины этого не любят и стараются найти себе оправдание. Справедливо ли будет сказать, что тогда, в тот вечер, желая помочь Мэри подняться по ухабистой дороге, он несколько переусердствовал? Ведь по существу ей не нужна была его помощь, девушка и без него отлично обходилась! Он же и этим не ограничился — развел сентименты, а потом, как трус, давай на попятный! С самого начала надо было помнить, что все недовольство жизнью, все стремления тоскующей души толкнут Мэри к нему, потому что он не такой, как другие, потому что он знавал лучшую жизнь и настраивал ее мысли на романтический лад.
Значит, найден отличный выход из этого затруднения: наполнить жизнь Мори новым содержанием и направить ее чувства по более безопасному пути. Женщине нельзя быть членом шахтерского комитета, но она способна стать хорошей советчицей, а ее острый язык будет тем оружием, благодаря которому пополнятся ряды борцов. В своем горячем увлечении новым делом Хал по мужской привычке отметал всякие личные чувства — и снова попал в ловушку. Ему даже в голову не пришло, что Мэри может ринуться в кампанию за контроль у весов отчасти из-за желания видеться с ним. Еще меньше отдавал Хал себе отчет в том, что и сам рад каждому поводу для встречи с девушкой.
Итак, Хал придумал для Мари новую роль, куда более увлекательную, чем стряпня или нянченье детей. Его романтическое воображение разгорячилось: он вселит в нее надежду, покажет ей смысл жизни, дорогу, имеющую цель! Ведь женщины участвовали во всех великих движениях пролетариата!
Хал поспешил к ней и встретил Мэри на пороге ее дома.
— Очень рада видеть вас, Джо Смит, — сказала она, глядя ему прямо в глаза и улыбаясь.
— А я вас, Мэри Берк, — ответил он.
Мэри, конечно, согласится! Такая не подведет! С такой, как Мэри, хоть на край света! Но почему это она бледнее, чем в прошлый раз? Неужели прекрасный ирландский румянец способен поблекнуть? И похудела как-то тоже — синее ситцевое платьице сейчас не кажется таким уж тесным!
Хал сразу приступил к делу:
— Мэри, вы мне сегодня снились.
— Я? Как так?
Хал рассмеялся:
— У вас было лицо победительницы, и ваши волосы горели, как золотая корона. Вы были в белом платье из блестящего нежного шелка и ехали верхом на белоснежном коне, словно Жанна д’Арк или предводительница суфражисток. Вы скакали во главе огромного полчища, в моих ушах еще сейчас стоят звуки марша.
— Уж вы наболтаете! Интересно, в чем дело?
— Войдем, я расскажу, — ответил он.
Они прошли в убогую кухню и сели на некрашеные деревянные табуретки. Мэри сложила руки на коленях, как ребенок, которому обещали рассказать сказку.
— Ну, говорите скорее, — попросила она. — Что это за платье вы мне дарите? Надоело вам мое старое ситцевое, да?
Мэри улыбнулась, и он тоже не мог удержаться от улыбки.
— Это платье, Мэри, вы должны сами себе соткать из лучших нитей своей души — из смелости, преданности и самоотверженности.
— Опять поэзия? Серьезно, что у вас на уме?
Он оглянулся:
— Есть кто-нибудь дома?
— Никого.
Тем не менее, начав говорить, он инстинктивно понизил голос:
— Здесь находится профсоюзный организатор, представитель «большого союза», и он собирается поднять рабов на борьбу.
Веселое выражение исчезло с лица девушки.
— Ах, вот оно что! — уныло протянула она. Видение исчезло — и белый конь и белый шелковый наряд. — Ничего вам здесь не удастся сделать!
— Почему нет?
— Потому что люди здесь неподходящие. Разве вы не помните, что я вам сказала тогда у Рэфферти? Они трусы.
— Эх, Мэри, говорить-то хорошо, а так ли уж приятно лишиться крова?
— Уж кому-кому, а мне про это рассказывать не надо! — воскликнула она с внезапной горячностью. — Будто я все это не испытала!
— Ваша правда, Мэри. Но я хочу сделать людям лучше!
— А я разве не хочу? Да я готова у всех хозяев носы пооткусывать!
— Прекрасно! — засмеялся он. — Запишем это как один из пунктов нашей программы.
Но ее не так-то легко было развеселить. Она казалась такой несчастной и растерянной, что ему невольно захотелось снова взять ее за руку. Но он преодолел свое желание; ведь он пришел направить ее энергию по надежному руслу!
— Мы должны пробудить этих людей для сопротивления!
— Ничего не выйдет, Джо, во всяком случае не с теми, кто говорит по-английски. Еще греки и болгары туда-сюда, эти привыкли драться у себя на родине, так, может, они и здесь захотят. Но ирландцы — ни за что на свете! Те, у кого было мужество, давно бежали отсюда. А кто остался, тех сделали подхалимами. Я знаю всех и каждого наперечет. Все недовольны, все ругают хозяев, но как вспомнят про черный список, так валятся перед ними на колени и ползают на четвереньках!
— Этим людям нужно…
— Водка и развратные городские женщины — вот что им нужно; да еще засаленные карты, чтобы можно было резаться всю ночь напролет и друг друга обыгрывать. Им этого вполне достаточно, за лучшим они не гонятся.
— Но, Мэри, если это так, то тем более их надо учить, разве вы не понимаете? Не ради них, так хотя бы ради их детей! Дети не должны вырасти такими. Они ведь учатся по-английски…
Мэри презрительно фыркнула:
— А вы когда-нибудь бывали в нашей школе?
Он ответил, что не был; и она рассказала ему, что там сидят в одной комнате сто двадцать ребят, по трое на одной парте — в классе негде яблоку упасть. Она вдруг вспыхнула гневом — да, школа должна субсидироваться за счет налогов, но ведь никто не имеет здесь никакой собственности, кроме Угольной компании, потому все и находится у нее в руках! Попечительский совет школы — это опять же мистер Картрайт, управляющий шахтой, Джек Предович, который служит в лавке, и священник Спрэг. А старый Спрэг вылижет пол языком, если ему прикажет управляющий!
— Ну, конечно, — расхохотался Хал, — вы против него, потому что его дед был оранжистом[7].
3
С молоком матери Мэри Берк впитала пессимизм, и этот яд глубоко проник в ее кровь. Хал начинал
