причинам — качественно ниже тех, кто управляет ими. Хал напрасно тратит время и силы, стараясь переделать их вопреки природе! Она объяснит это Халу на обратном пути к поезду. Она поняла, что Хал привел ее сюда с педагогической целью. Как все люди вообще, она терпеть не могла насильственного воспитания. Вот почему она затаила надежду поменяться ролями с Халом и самой взяться за его воспитание.
Вскоре Роза кончила кормление, и Джесси сделала какой-то комплимент по поводу черных глазенок малыша. Эта тема помогла Розе победить робость, и они уже дружески болтали, как вдруг с улицы донеслись крики и шум. То были женские голоса, и Хал с Розой бросились к двери. Момент был очень острый: все жители поселка дошли до предела нервного напряжения, ожидая известий.
Хал распахнул дверь и крикнул людям на улице:
— Какие новости?
— Нашли Рэфферти, — отозвался женский голос.
— Он жив?
— Пока неизвестно.
— Где нашли?
— На семнадцатом участке. Там было одиннадцать человек — Рэфферти, Флениген-младшнй, швед Иогансен… Рассказывают, они еле дышат, говорить не могут. К ним никого не подпускают.
Вмешались другие голоса. Но тот, который ответил Халу, был совсем особый — красивый и выразительный, явно принадлежащий ирландке. Этот голос привлек внимание Джесси.
— Их переносят в контору. Жены хотят узнать о своих мужьях, но им ничего не говорят. Гонят прочь, как собак!
Со всех сторон слышались рыдания. Хал вышел из дому и через минуту вернулся, поддерживая под руку огненнорыжую девушку в синем ситцевом платье. Она еле держалась на ногах и все повторяла со стоном: «Ужас! Ужас!» Хал подвел ее к стулу, и она беспомощно опустилась на него, закрыла лицо руками и разрыдалась, выкрикивая какие-то слова сквозь рыдания.
Джесси стояла и смотрела на девушку, чувствовала всю глубину ее отчаяния и невольно заражалась им, но в то же время злилась на себя за это. Она не желает расстраиваться, раз она все равно не в силах помочь! Спору нет, эти несчастные люди очень страдают. Но зачем так шуметь, как эта особа? Джесси догадывалась, что возбуждение незнакомки отчасти вызвано гневом, и это усиливало ее недовольство. Она воспринимала это как вызов себе, наравне с увлечением Хала социальной справедливостью, которое так удивляло и шокировало ее.
— Они гонят женщин прочь, как собак! — твердила девушка.
— Поймите, Мэри, — проговорил Хал, желая успокоить ее, — врачи сделают все, что в их силах. Нельзя же пускать туда женщин, — они там будут мешать!
— Даже если нельзя, врачи здесь ни при чем, Джо, и вы это знаете! Сейчас переносят покойников; некоторых нашли там, где был взрыв — их разорвало на куски. Начальство не желает, чтобы люди все это видели. Разве это делается ради врачей? Ничего подобного! Просто собираются наговорить кучу всякой лжи про количество убитых. Насчитать пять-шесть ног на одного человека! Вот отчего женщины сходят с ума! Я видела, как миссис Замбони рвалась в сарай, где складывали трупы. Пит Хейнан сжал ей груди и отпихнул назад. Она вопит: «Пустите к мужу!» А он ей: «Не лезь — там одни куски!» А она: «Я соберу куски». А Пит ей: «На что тебе куски? Жрать их, что ли будешь?»
Все ахнули от ужаса, даже Джесси не выдержала. А неизвестная ей девушка закрыла лицо руками и снова зарыдала. Хал ласково положил ей руку на плечо.
— Мэри, — умоляюще сказал он, — не так уж все безнадежно! Ведь многие выжили — и будут спасены.
— Откуда вы знаете? А вдруг они там под землей заколачивают какие-нибудь участки? Вот что самое ужасное — никто ведь ничего толком не знает. Вы бы слышали, как кричала несчастная миссис Рэфферти! Меня как ножом полоснуло! Только подумайте, уже полчаса, как его принесли наверх, а бедная женщина никак не может добиться правды, жив он или нет!
Хал стоял с минуту, погрузившись в размышления. Он был поражен, что могут происходить такие безобразия, хотя поезд Перси Харригана еще здесь. Он обдумывал, надо ли ему пойти к Перси, или достаточно поговорить с Коттоном и Картрайтом.
— Мэри, — сказал он спокойным голосом, — не надо так отчаиваться! Я уверен, что мы добьемся, чтобы с женщинами обращались лучше!
Но она продолжала плакать.
— А что вы сделаете? Они никого не боятся!
— Вы не правы, — сказал Хал. — Положение изменилось. Поверьте мне — кое-что можно сделать. Я пойду и поговорю с Джеффом Коттоном.
Он двинулся к двери, но тут раздался голос:
— Хал!
Это крикнула Джесси. В своем гневе против начальства Хал почти забыл, что она здесь.
Хал обернулся и посмотрел на нее, потом перевел взгляд на Мэри. Та поспешно опустила руки, и на ее заплаканном лице выражение горя сменилось изумлением: что еще здесь за Хал?
— Простите, — быстро сказал он. — Мисс Берк, разрешите вас познакомить с моей приятельницей мисс Артур. — Затем, считая, очевидно, что этого недостаточно, прибавил: — Джесси, это мой друг Мэри.
Благовоспитанность не изменяла Джесси даже в самых трудных случаях.
— Очень приятно, мисс Берк, — сказала она и улыбнулась с изысканной вежливостью. Но Мэри не произнесла ни слова; изумленное выражение так и застыло на ее лице.
В своем возбуждении она даже не заметила незнакомку, но теперь, глядя на нее, начинала понимать правду. Красавица, какой никто в шахтерском поселке еще не видывал; одета скромно, но вещи на ней, вероятно, очень дорогие — даже плащ и калоши. Мэри привыкла к дорогим нарядам миссис О’Каллахен, но здесь она увидела нечто совершенно иное — все было неуловимо изящным, удивительно естественным. И эта девушка предъявляла свои права на Джо Смита — подручного шахтера! Она назвала его по имени, никому до сих пор в Северной Долине не известному! Мэри не понадобились объяснения маленького Минетти — женским чутьем она мгновенно поняла, что это — ее соперница.
И так же внезапно Мэри остро ощутила, что на ней выцветшее ситцевое платье, все в пятнах и залатанное на плече; что руки у нее большие, огрубевшие от тяжкого труда, и ноги — в ветхих, искривленных башмаках. Что касается Джесси, то и в ней пробудился женский инстинкт. Она увидела перед собой красавицу, и хоть этот тип красоты Джесси не нравился, отрицать ее было невозможно. Это была здоровая красота, исполненная жизненной силы. Джесси прекрасно знала, в чем состоит ее собственное очарование, ибо ее всегда учили охранять его и культивировать. Кроме того, она успела подметить и недостатки этой девушки — грязное, залатанное платье, большие грубые руки, стоптанные башмаки. И все же она сознавала, что Красная Мэри обладает качествами, которых не хватает ей, что рядом с этой дикой розой шахтерского поселка она, Джесси Артур, вероятно, кажется садовым цветком — хрупким и чахлым.
У нее на глазах Хал положил руку на плечо этой Мэри, и она слышала, как Мэри обращалась к нему. Она называла его Джо! И внезапный страх проник в сердце Джесси.
Подобно многим девушкам, которых растили в тепличной обстановке, Джесси Артур гораздо больше понимала в жизни, чем осмеливалась признаться даже себе самой. Она догадывалась, что молодые люди, располагающие большими средствами и свободным временем, далеко не всегда святые и аскеты. Ей также приходилось часто слышать небрежно брошенные замечания о том, что все эти «простые женщины» совершенно лишены «моральных устоев». Что, собственно, означают такие замечания? Как должна относиться девица типа этой Мэри — полнокровная, темпераментная и вдобавок недовольная своей судьбой — к такому культурному, обаятельному человеку, как Хал? Несомненно, она захочет добиться его любви; нет женщины, которая знает Хала и устоит против такого искушения! И она постарается увести его подальше от друзей, лишить родной среды и счастливого будущего, беззаботной жизни, на которую он имеет право. Она обретет особую власть над ним, пользуясь таинственной силой, — особенно страшной для Джесси именно из-за своей таинственности. Неужели эта сила способна так ослепить мужчину, что он перестает видеть и
