образом, при этих переговорах присутствовали одни лишь пруссаки по рождению.
Текст конвенции уже повсюду опубликован, поэтому ограничимся тем, что скажем, что она устанавливала нейтральность прусского корпуса, и ему отводилась в прусской Литве, близ русской границы, полоса земли, которая тоже объявлялась нейтральной. В случае, если бы один из двух монархов не утвердил конвенции, прусским войскам предоставлялся свободный проход по кратчайшему пути на родину; если неутверждение последовало бы со стороны прусского короля, то пруссаки обязывались в течение двух месяцев не принимать участия в военных действиях против русских.
Уже 26-го генерал Йорк отправил из с. Шелель находившегося при армии флигель-адъютанта короля майора графа фон Генкеля в Берлин, чтобы предварительно поставить короля в известность о создавшемся положении. Теперь он отправил в Берлин с текстом конвенции офицера Генерального штаба майора фон Тиле. Генерал Йорк закончил препроводительную бумагу следующими словами:
«Я охотно готов сложить свою голову к стопам Вашего Величества, если я допустил ошибку; я умер бы с радостным и спокойным сознанием, что, по крайней мере, ни как верноподданный, ни как истинный пруссак я не грешен.
Теперь или никогда настал момент, когда Ваше Величество может освободиться от дерзких требований союзника, темные планы которого относительно Пруссии возбуждали бы справедливое беспокойство, если бы счастье оставалось на его стороне. Этот взгляд руководил мною, и да поможет небо, чтобы он послужил ко благу отечества».
Генерал фон Массенбах находился с шестью батальонами и одним эскадроном в Тильзите; два других эскадрона располагались на дороге, ведущей в Инстербург, а семь находились при бригаде Башелю в окрестностях Рагнита. Генерал Йорк послал 30-го в Тильзит офицера и уведомил генерала фон Массенбаха о шаге, который он предпринял; при этом, чтобы избавить его от ответственности, он отдал ему определенный приказ: немедленно выступить из Тильзита и присоединиться к корпусу. Он переслал ему и письмо, в котором уведомлял маршала Макдональда о своем решении.
Генерал Массенбах без малейшего колебания выполнил приказ генерала Йорка. Сначала обстоятельства, казалось, чрезвычайно благоприятствовали этому, так как в Тильзите стояли только его 6 батальонов, а войска дивизии Гранжана размещались отдельно. Но в ночь с 30-го на 31-е, как раз когда он собирался выполнить полученный им приказ, в Тильзит случайно вступило несколько полков из дивизии Геделе, прибывших из Кенигсберга, а прибытие других полков, а также дивизии Гранжана, ожидалось в скором времени.
Генерал Массенбах полагал, что эта мера, быть может, направлена против него, и при таких условиях счел за лучшее не выступать ночью, а дождаться дня в расчете, что к тому времени подозрения рассеются. Это заключение едва ли являлось правильным; если бы французы уже ночью начали подозревать его, то подозрение не рассеялось бы и днем. Но, безусловно, днем было легче принять надлежащие меры, и единственно, чего надо было опасаться, — это того, чтобы к утру подозрения не превратились в уверенность. Однако дело обстояло совсем не так: войска были сосредоточены не для того, чтобы использовать их против Массенбаха, и последний мог спокойно переправиться 31-го в 8 часов утра через Неман и пойти навстречу русским.
Маршал Макдональд, уяснив себе наконец все эти происшествия из писем, которые генерал Йорк и генерал Массенбах ему написали и доставили уже, когда все было кончено, поступил в высшей степени благородно: он отпустил находившегося в прикомандировании к его штабу лейтенанта фон Корфа с его отрядом в 30 коней, которого Массенбаху не удалось захватить с собой, причем он обошелся с ним ласково и одарил как офицера, так и солдат.
Среди прусских войск известие о заключении конвенции было принято с величайшим восторгом.
Причины, заставлявшие генерала Йорка так долго медлить с окончательным решением, отчасти уже очерчены в нашем рассказе. Нерешительность при этом играла, вероятно, наименьшую роль. Он надеялся, что положение его корпуса в военном отношении ухудшится, что подойдут другие русские отряды и, таким образом, создадутся более веские основания для его решения. Он и добился этой цели, так как, во-первых, генерал Левиз настолько приблизился, что он уже вступил в связь с генералом Дибичем, а во-вторых, отряды Витгенштейна, выдвинутые против маршала Макдональда, могли служить прекрасным аргументом для защиты генерала Йорка, если бы ему пришлось выступить перед судом.
Далее, генералу Йорку хотелось дождаться возвращения своего адъютанта майора фон Зейдлица, который с часу на час мог прибыть из Берлина. Генералу удалось добиться и этой последней цели, так как этот офицер прибыл в Тауроген 29-го утром. Указания, привезенные им по политическим вопросам своей миссии, опубликованы не были. Надо полагать, что в Берлине почли еще несвоевременным порвать союз с Францией и предполагали это сделать не иначе, как по предварительному соглашению с Австрией. Поэтому, вероятно, ответ был отрицательный, т. е. молчание. Если бы в Берлине допускали, что генерал Йорк способен на сделанный им смелый шаг, то, вероятно, застраховали бы себя от него путем определенно отрицательного ответа, и в таком случае генерал Йорк не отважился бы на этот шаг. По счастью, этого не случилось, а майор Зейдлиц, к которому генерал Йорк питал большое доверие и от личных заключений которого многое в данном случае зависело, сам твердо держался того взгляда, что Пруссия в данный момент может и должна сбросить с себя французское иго; с этой предвзятой установкой он оценивал и положение дел в Берлине и в этом смысле оказал прекрасное влияние на генерала Йорка. Последний сознавал, что сильно рискует, но, по крайней мере, руки у него не были окончательно связаны.
С другой стороны, если судить по-человечески, то приходится сказать, что решение, подобное тому, которое принял в данном случае генерал Йорк, требует известного времени для того, чтобы оно окончательно созрело, и если этот период созревания назвать нерешительностью, то таковая была, пожалуй, побеждена у генерала Йорка последним поручением, которое имел к нему автор.
Так как виновность его изо дня в день, пока тянулись переговоры, все более и более нарастала, то под конец потребовался лишь небольшой толчок для того, чтобы удалить всякую мысль о возвращении назад.
Поведение генерала Дибича в течение всего этого времени заслуживает величайшей похвалы. Он проявил по отношению к генералу Йорку такое доверие, какое только допускала лежавшая на нем ответственность; в течение всего времени переговоров он держался непринужденно, открыто и благородно и в эти минуты заботился исключительно об общем благе, и притом, казалось, учитывал интересы Пруссии не менее, чем интересы России; прежде всего он устранял всякую мысль о превосходстве русского оружия, всякое проявление гордости победителя, тщеславия и грубости; всем этим он в значительной мере облегчил для генерала Йорка принятие трудного самого по себе решения, которое при менее благоприятных условиях, вероятно, так и не созрело бы.
Автор с удовольствием вспоминает небольшой инцидент, который имел место в Вилькишкене. В ночь с 28-го на 29-е, когда автор только что вернулся от генерала Йорка, в его комнату вошел генерал Дибич, крайне взволнованный, и сказал, что он только что получил известие, что разъезд в составе одного урядника и шести казаков, посланный в Рагнит с письмом для генерала д'Овре, захвачен неприятелем. Это письмо, или, вернее, записка, к тому же написанная на французском языке, содержала краткий отчет о том, насколько продвинулось дело с генералом Йорком; эта записка, попав в руки французов, окончательно изобличила бы генерала Йорка. Генерал Дибич был в полном отчаянии от мысли, что он стал виновником несчастья, которое должно постигнуть этого генерала. Он обратился к автору в тоне просьбы, чтобы тот немедленно снова поехал к генералу Йорку и честно сознался ему в случившемся. Поручение это было не из приятных, однако автор охотно взял его на себя; уже поданы были сани, когда вошел казачий урядник и доложил генералу Дибичу, что его внезапно атаковал неприятель; бывшие с ним казаки рассеялись. «А письмо?!» — воскликнул поспешно генерал. — «Вот оно», — спокойно отвечал красавец-казак, возвращая письмо генералу.
Маршал Макдональд выступил из Тильзита в Мелаукен. На своем пути он не встретил ни Витгенштейна, ни Шепелева, а только несколько казачьих полков, принадлежавших к отряду генерал- майора Кутузова. Конечно, они дали ему дорогу, и он благополучно прибыл в Мелаукен, несмотря на
