частью не утратили бы своей действенности и без генерала Йорка; однако нельзя отрицать, что решение, принятое этим генералом, повлекло за собою огромные последствия и, надо полагать, значительно ускорило достижение конечного результата.
Теперь да будет еще дозволено автору высказать свое мнение относительно оперативного плана Наполеона в этой кампании, неоднократно уже подвергавшейся критическому рассмотрению.
Наполеон хотел вести и закончить войну с Россией так, как он всюду вел и заканчивал свои войны: начать с решительных ударов и использовать полученные от них преимущества для нанесения новых решительных ударов, иначе говоря, все время ставить весь выигрыш на карту до тех пор, пока не будет сорван банк. Таков его обычный план действий; надо сознаться, что именно этому плану он обязан своим колоссальным мировым успехом и что при всяком другом способе действий такой успех едва ли был мыслим.
В Испании этот прием ему не удался. Австрийская кампания 1809 г. спасла Испанию, помешав Наполеону выгнать англичан из Португалии. С этого момента он увяз в Испании в оборонительной войне, требовавшей от него огромной затраты сил и до известной степени связывавшей одну из его рук.
Удивительная и, может быть, величайшая ошибка, допущенная Наполеоном, заключалась в том, что он сам не отправился в 1810 г. на Пиренейский полуостров, чтобы закончить войну в Португалии, после чего она мало-помалу сама бы угасла и в Испании, так как бесспорным является то, что действия испанских повстанцев и английской десантной армии в Португалии взаимно поддерживали друг друга. Продолжение этой борьбы вынуждало Наполеона все время содержать в Испании значительную армию.
Поэтому вполне естественным и, вероятно, правильным было сосредоточение его внимания в новой войне с Россией на том, чтобы не завязнуть в затяжной и дорогостоящей обороне на этом еще более отдаленном театре войны. Таким образом, он испытывал крайнюю потребность закончить всю войну одной, самое большее — двумя кампаниями.
До сих пор оперативный план его войн заключался в том, чтобы разбить боевые силы противника, окончательно разгромить их, овладеть столицей государства, загнать его правительство в самый отдаленный угол страны и затем, используя минуты колебания, добиться мира. В России он встретил два препятствия: первое — огромное пространство страны и второе — наличие двух далеко отстоящих друг от друга столиц. Вызываемые этим потери в моральном воздействии его военных успехов он, вероятно, рассчитывал наверстать слабостью русского правительства и теми раздорами, которые ему, быть может, удастся посеять между правительством и русской знатью. В обеих надеждах он обманулся; и потому-то покинутая и разрушенная Москва представилась ему столь ненавистной. Он надеялся отсюда с помощью общественного мнения оказать воздействие на Петербург и на всю Россию.
Если при этих условиях Наполеон стремился, по возможности, одним скачком добраться до Москвы, то это являлось вполне последовательным.
Противодействие огромного пространства страны и возможность народной войны — словом, давление всей тяжести этого великого государства могло сказаться лишь по прошествии некоторого времени; оно могло бы стать подавляющим, если бы не было преодолено в первом же быстром разбеге.
Если действительно Наполеон должен был считаться с необходимостью закончить эту войну не в одну, а в две кампании, то все же представляло существенную разницу, завоюет ли он Москву в первую же кампанию или не завоюет. Овладев этой столицей, он имел бы основание надеяться, что ему удастся сорвать приготовления русских к дальнейшему сопротивлению вследствие их симпатии к остаткам французской армии, введения в заблуждение во всех отношениях общественного мнения и подрыва в русских чувства долга.
Если бы Москва оставалась в руках русских, то, может быть, опираясь на нее, к следующей кампании русскими был бы организован столь мощный отпор, что ослабленные силы Наполеона неизбежно могли оказаться недостаточными. Словом, он полагал, что с захватом Москвы он окажется уже достигшим перевала.
Это, как нам представляется, наиболее естественная для такого человека, как Наполеон, точка зрения. Мы стоим теперь лишь перед вопросом, являлся ли подобный план совершенно неосуществимым в условиях России и не следовало ли предпочесть какой-либо другой план.
Мы решительно не разделяем подобного мнения. Поражение и разгром русской армии, завоевание Москвы — все эти цели могли быть достигнуты в одну кампанию; но мы полагаем, что эти цели должны были быть связаны с еще одним существенным условием, а именно: нужно было и в Москве все еще оставаться грозным для неприятеля.
Мы полагаем, что Наполеон упустил это из виду вследствие характерного для него высокомерного легкомыслия.
В Москву он прибыл с 90 000 человек, а должен был привести 200 000.
И это было возможно, если бы он бережливее и заботливее относился к своей армии. Но этот вопрос всегда был чужд ему. Возможно, он потерял бы в боях на 30 000 человек меньше, если бы он не хватал всюду быка за рога. При большей заботливости и лучшем устройстве продовольственного дела, при более обдуманной организации маршей, при которой огромные массы войск не были бы бесполезно сбиты в кучу на одной дороге, он мог бы предотвратить тот голод, который царил в его армии с самого начала кампании, и тем самым сохранил бы ее в более полном составе.
Правда, еще вопрос — оказали ли бы надлежащее моральное воздействие и добились ли бы мира 200 000 человек, расположившиеся в самом сердце России. Нам представляется, что при отсутствии опыта такого похода в Москву имелись основания рассчитывать на такой результат. Нельзя было предвидеть, что русские покинут Москву, сожгут ее и начнут войну на истребление, да, пожалуй, это не представлялось и вероятным; но раз это произошло, то война в целом, как бы ее ни вели, была обречена на неудачу.
Далее, вторым крупным упущением Наполеона является недостаточная его забота о подготовке отступления.
Если бы Вильно, Минск, Полоцк, Витебск и Смоленск были укреплены сильными палисадниками и если бы каждый из этих городов располагал гарнизоном в пять-шесть тысяч человек, то отступление этим было бы облегчено во многих отношениях, и особенно в продовольственном. Напомним хотя бы только о тех 700 быках, которых казаки отбили 9 ноября под Смоленском. Если при этом представить себе, что французская армия пришла в Москву более сильной и, следовательно, более сильной оттуда и выступила, то отступление французской армии не носило бы характера погружения в глубокую бездну, который оно имело в действительности.
Каким же является другой план, выдвигавшийся уже после совершившихся событий как более разумный или, как принято выражаться, более методичный?
Наполеон будто бы должен был остановиться на Днепре и Двине и во всяком случае закончить кампанию взятием Смоленска, затем прочно занять завоеванную территорию, обеспечить свои фланги, приобрести, таким образом, лучшую базу, привлечь поляков в ряды армии, что увеличило бы ее наступательную силу, и уже в следующую кампанию, дав передышку армии и усилив ее подкреплениями, начать наступление на Москву.
На первый взгляд, пока этот проект не будет внимательно проанализирован, он представляется вполне удовлетворительным, в особенности, если не учитывать при оценке его тех перспектив, которые открывались планом, которому следовал Наполеон.
В соответствии с идеей этого плана Наполеону следовало в первую кампанию заняться овладением Ригой и Бобруйском (так как это были единственные крепости в подлежавшей занятию полосе), а на зиму организовать оборонительный фронт от Рижского залива вдоль Двины до Витебска, а оттуда — до Смоленска, затем вдоль Днепра приблизительно до Рогачева, далее за Припятью и Мухавцом до самого Буга, что составляло бы около 200 миль.
Итак, он закончил бы кампанию, не победив русской армии, которая сохранила бы свою мощь почти полностью, а Москва осталась бы даже вне угрозы. Русская армия, которая в начале кампании была еще слабой, затем должна была увеличиться приблизительно вдвое; в этом случае она получила бы время полностью сосредоточиться с тем, чтобы в течение зимы открыть наступательные действия против чрезвычайно растянутого оборонительного фронта французов. Такая роль была не во вкусе Наполеона. Самое дурное в этом деле заключалось в том, что победа, которую он одержал бы в этих условиях, осталась
