Но боги, у которых иногда появляется сострадание, сжалились над ним. В часе от Тиры ветер стих, море снова стало почти спокойным, солнце разорвало тучи.
Придя в себя, Рикардо первым делом закурил сигарету. Предложил он и музыканту.
— Видишь, я был прав, когда говорил, что в музыке есть тайная сила. Она усмиряет даже бурю, — сказал тот. — А ты знаешь, в наших мифах написано, что человек по имени Орфей очаровывал игрой на лире диких животных и заставлял двигаться деревья и камни. К сожалению, он был легкомысленным.
— Это почему?
— В легенде говорится, что Орфей был безумно влюблен в одну женщину, Эвридику. Однажды в лесу ее ужалила змея, и она умерла. Безумец Орфей отказался поверить в смерть возлюбленной. Он спустился в ад, чтобы найти ее, и, играя на своей лире, убедил богиню Персефону отпустить Эвридику. Персефона поставила условие: ни в коем случае он не должен оборачиваться, чтобы взглянуть на любимую, когда та пойдет за ним. Увы, приближаясь к миру живых, Орфей оглянулся, и в тот же миг Эвридика исчезла навсегда. Музыкант взял резкий, диссонирующий аккорд, подчеркнув тем самым свои слова.
— У всех наших легенд есть мораль.
«Не могу утверждать, но мне кажется, что, заплакав, несмотря на запрещение женщины и белочки, вы нарушили слово. Да, вы нарушили слово, потеряв тем самым всякую надежду найти вашу возлюбленную».
Примерно это сказал Толедано в тот день, когда Рикардо пытался разъяснить ему свой индейский сон? Странная вещь: две легенды, родившиеся в разных концах света, пересеклись…
— А по-твоему, в чем мораль легенды об Орфее?
— Во-первых, никогда нельзя отступать от правил, установленных Богом. Жизнь и смерть связаны. Тут что-то вроде богохульства. Рано или поздно Бог наказывает ослушников. Во-вторых, никогда нельзя позволять страсти ослеплять себя. Я знаю, о чем говорю. Страсть подобна буре: когда дует ураган, перед ним не устоит даже огонь. А легонький ветерок долго-долго поддерживает пламя.
Рикардо выдохнул голубой клубок дыма.
— А если бы Орфей не оглянулся? Какова была бы мораль?
— Глупый вопрос. Такое невозможно!
— Как это «невозможно»?
— Орфей не мог не оглянуться. Ты можешь вообразить себе, что в человеческих силах прийти туда, где находятся мертвые — твой отец, мать, существо, доро-гoe тебе, как Эвридика была дорога Орфею, — и устоять? Не сметь взглянуть на них? Это невозможно! Об этом даже смешно говорить. Рикардо улыбнулся:
— А ты, я думаю, влюблен, дружище. В глазах музыканта зажегся огонек.
— А ты, ты умеешь читать в сердцах. — Он поднял руку навстречу руке Рикардо, который не сразу понял смысл этого жеста. — Теперь мы друзья! Таков обычай.
Две ладони столкнулись с глухим звуком.
21
Тира выпрыгнула из моря, как огромная раненая птица. Под небом, очищенным от облаков, на неровном прибрежном утесе с красно-черными прожилками, подремывали домики, побеленные известью, с окрашенными в голубой цвет крышами. На самой высокой горе стояли развалины монастыря со строгими стенами — без сомнения, остатки крепости. По мере приближения кайка к причалу море приобретало необычные цвета — от сероватого, почти мрачного местами, до бирюзового — тоже местами. Стало быть, именно здесь, под водным надгробным камнем, другой Вакаресса, тот, из далекого прошлого, должен был жить когда-то. Не в этом ли величественном месте его душа покинула тело? Не здесь ли они с Саррой, слившись друг с другом в последнем объятии, были застигнуты взрывом? Сарра. У него сосало под ложечкой каждый раз, когда он мысленно произносил ее имя. Была какая-то невыразимая боль, боль от нехватки чего-то, от одиночества, боль непереносимая, но принимаемая с благодарностью.
Рикардо нагнулся над поручнями, чтобы получше рассмотреть эту морскую могилу, он словно искал в ней некий знак, нечто, способное напомнить о прошлом. На его лице появилось странное выражение: он смотрел на место своего погребения.
У Вакарессы закружилась голова — когда он сошел на пристань, пришлось даже ухватиться за перила, чтобы не упасть. Его душило сильное волнение.
Было уже пять часов. Вечерело. В первую очередь надо было до темноты разыскать дом Влазаки. По красноватому склону утеса вилась тропинка. Она казалась бесконечной, уходящей в небо. Хорошо, что Рикардо был легко одет (рубашка без рукавов, брюки из тонкой ткани, сандалии) и оставил у консьержа чемодан. В его маленьком чемоданчике было только самое необходимое.
Подъем оказался труднее, чем он думал. Тысяча и один зигзаг, угрожающе нависшие глыбы, и все это под неуступчивым солнцем. Через три четверти часа, после скольжений и падений на осыпающихся камнях, исцарапав в зарослях чертополоха руки, сбив локти и лодыжки, он, побледневший, на последнем издыхании, достиг вершины.
Отсюда просматривался рейд. Над Кальдерой застыл султан дыма, словно напоминая о давнем неистовстве, заставившем дрожать небо. Несмотря на жару, Рикардо прошиб холодный пот, зазнобило, горло сжалось, словно в предчувствии нежданной беды.
Только войдя в деревню, он обнаружил, что Тира представляла собой затейливое переплетение улочек, дворов, лестниц и террас. Какой-то сутуловатый старик шел ему навстречу. У него было необычное лицо с черными усами, ухоженными, с завитыми кончиками. Рикардо остановил его:
— Влазаки. Александр Влазаки?
Мужчина, похоже, ничего не понял. Рикардо повторил, добавив слово «спити», что на греческом означает «дом». Незнакомец произнес что-то — Рикардо ни слова не разобрал, но по жестам мужчины догадался, что надо свернуть налево, на следующую улицу. Он поблагодарил и зашагал в указанном направлении. Ему и оглядываться не нужно было, и так чувствовалось, что человек с подозрением смотрел ему вслед. Через несколько минут Вакаресса вышел на маленькую тенистую площадь, заставленную столиками и плетеными стульями. Но Влазаки не мог жить при таверне. Либо он заблудился, либо усач направил его не туда, куда следовало. За столиками сидели мужчины, переговариваясь и перебирая четки. Двое играли в триктрак, с азартом подбрасывая кости и энергично передвигая шашки.
Появление Рикардо вызвало некоторое замешательство. Разговоры смолкли, все глаза устремились на него.
Чувствуя себя неловко, он справился:
— Александр Влазаки? Спити?
Все молчали, но тут кто-то крикнул:
— Элени!
Тотчас на пороге таверны появилась пухленькая женщина во всем черном. Последовал обмен любезностями, после чего она исчезла так же быстро, как и появилась.
Не зная, что делать, Рикардо застыл в ожидании, стараясь не опускать глаз под впившимися в него взглядами.
Несколько минут спустя женщина в черном сделала ему знак войти. Внутри сидел, развалившись в кресле и положив ноги на стол, мужчина с черными небритыми щеками — без сомнения, хозяин таверны. Он ободряюще махнул Рикардо рукой.
— Проходите… Не бойтесь, я не кусаюсь, — произнес он на смеси английского и греческого. — Вы ищете дом Влазаки? Точно?
Рикардо подтвердил.
Трактирщик встал, взял его за руку и без лишних слов повел за собой. Они пересекли площадь, свернули направо и остановились у входа в переулочек, оканчивающийся тупиком. В нескольких шагах виднелась дверь, выкрашенная в голубой цвет, с небольшой четырехугольной решеткой со сжатыми квадратиками, на которой висело металлическое кольцо. Трактирщик решительно стукнул им три раза, крикнув:
— Алексис! К тебе гость!
Прошло немного времени, дверь приоткрылась. Показалось встревоженное лицо.
— Ты кому-то нужен, — заявил трактирщик. Он улыбнулся Рикардо и повернул к таверне.
