ею четверка свернула за угол. Там возвышалось огромное здание, подавляя своими размерами все окружающее. У решетки стояла стража, а за воротами виднелся маленький пустой дворик. Военные остановились, и Мануэла увидела, как один из них достал из кармана колпак. Эзра отшатнулся. Но колпак все равно напялили ему на голову и натянули до самой шеи. Если прежде у Мануэлы и имелись какие-то сомнения, это действие поставило окончательную точку: Эзру собирались посадить в тюрьму. Закрыв лицо раввина от посторонних глаз, стражники следовали одному из самый строгих правил Инквизиции: анонимность обвиняемого должна строго соблюдаться. Причем отнюдь не из гуманных соображений, а потому что нельзя было допустить, чтобы другие заключенные могли опознать вновь прибывшего, и наоборот. Секретность во всем — основное правило Святой Инквизиции.
Решетка отодвинулась, и фигура раввина исчезла за ней, растворившись во тьме.
Да что происходит?! Неужели Эзра, находясь в церкви, совершил какое-то святотатство? Нет. Только не он. Мануэле часто доводилось слышать, что обращенные евреи неподобающе ведут себя в церквах. Например, Хуан дель Рио, проповедовавший иудаизм у алтаря, или тот иеронимит, использовавший исповедальню в тех же целях. Или тот приор, Гарсия Сапата, во время мессы вместо Священного Писания произносивший богохульные слова. Но Самуэль Эзра на подобное не способен. В этом Мануэла была совершенно уверена.
Ее плеча коснулась чья-то рука.
— Донья Виверо…
Обернувшись, она узнала человека с птичьим лицом. Фамильяр прижал палец к губам и жестом пригласил ее следовать за ним. Свернув в первую же попавшуюся улочку, он скользнул в затененный уголок.
— Идите сюда, — прошептал он. — Не стойте на виду, нас могут заметить.
— Вы в курсе? — спросила Мануэла. — Раввина только что…
— Да, знаю. Мы все видели. Но мы тут ни при чем. Это инициатива властей округа Касерес.
— Но это невероятно! Арест средь бела дня? По какому обвинению?
— Я знаю не больше вашего. И также понятия не имею, заведено ли дело. Вам ведь наверняка известно, что мы очень тщательно готовим материалы следствия и никогда никого не арестовываем наобум. Всякому задержанию предшествует тщательное предварительное расследование. Иначе во что бы превратилось правосудие?
Гарсия Мендоса излагал как могильщик при виде заполненного могильного рва.
— Как бы то ни было, мы скоро все узнаем. У меня есть подписанная лично Великим Инквизитором бумага, которая позволит мне получить доступ к материалам дела. А пока разыщите ваших друзей. Я постараюсь держать вас в курсе дела.
— Не знаю, как вы собираетесь решать эту проблему, но учтите следующее: если хоть один из этих троих выпадет, весь план фра Торквемады полетит в тартарары.
Гарсия нервно закусил губу. В тоне женщины слышалось куда больше, чем простое предостережение. Речь шла о его, Гарсии, будущем в Святой Инквизиции. Однако он ограничился лишь словами:
— Расходимся. Здесь слишком опасно.
Увидев, как Мануэла выходит на площадь, Сарраг с Варгасом устремились к ней.
— Куда вы запропастились? — сердито вопросил монах. Не успела она ответить, как он сообщил:
— Эзру схватила Инквизиция!
Сказано это было резким тоном, и Мануэла явственно расслышала подозрительные нотки.
— Я в курсе. Они недавно пришли за ним.
— В церковь?! Они посмели?
— Нет. Один из них сходил за ним. Думаю, он назвал какой-то достаточно веский предлог, чтобы Эзра спокойно вышел вместе с ним. А потом они связали ему руки и уволокли в тюрьму.
— Но почему? — спросил Сарраг. — Он что, сказал или сделал что-то некорректное?
— Мне такая мысль тоже приходила в голову. Но неужели вы серьезно думаете, что Эзра способен на такую глупость?
Араб скорчил мину, подразумевавшую «а кто его знает?». Варгас пристально смотрел на молодую женщину.
— Сеньора, — медленно проговорил он, — вы точно не имеете к этому отношения?
— Вы подозреваете меня в том, что это я виновата в аресте Эзры?
— Ничего я не подозреваю, а просто задаюсь вопросом, вот и все!
— Задаетесь вопросом, фра Варгас? — Резкость тона задела ее за живое. — А почему, смею спросить? Что дает вам право думать, будто я способна на подобное?
— Ваше внезапное появление, множество вопросов, оставшихся без ответа. Правду знаете только вы, сеньора.
И тут Мануэла взорвалась:
— Не знаю, что у вас на душе, фра Рафаэль, но то, что там находится, должно быть, весьма горькое! С самого первого мгновения нашей с вами встречи вы стараетесь запятнать то, чем я являюсь! Нет, — она выбросила вперед руку, словно отодвигая нечто невидимое, — я не имею в виду то, что вынуждает нас держаться вместе. То, что вы стараетесь запачкать, — это моя женская сущность. Именно тот факт, что я женщина, выводит вас из себя, фра Варгас!
Он разразился смехом, и было непонятно, проявление ли это искреннего веселья или способ защиты.
Но Мануэла, не желая давать ему спуску, продолжала наступать:
— Это ваши прошлые страдания сделали вас таким недоверчивым по отношению к женщинам? Одна из них так сильно ранила ваше сердце и отравила ваши воспоминания?
Она попала в яблочко. От лица Рафаэля отхлынула кровь, и появилось выражение такого невыносимого страдания, что Мануэла тут же пожалела о своих словах.
Ничего не ответив, он молча отступил.
Сарраг решил положить конец их стычке.
— Человеку грозит смертельная опасность, — серьезно проговорил он. — А без него нашему путешествию конец.
— Бог не допустит, чтобы мы потерпели поражение! — Варгас, овладев собой, высказался с неожиданным жаром.
— Иншалла, — буркнул Сарраг. — Но что нам делать? Взять штурмом тюрьму? Пойти и попросить за Эзру? Но кого? Вам не хуже меня известно, что, как только человек попадает в застенки Инквизиции, занавес падает, и у него больше нет никакой связи с внешним миром. — И обреченно добавил: — Раввину придется подчиниться.
— Что вы хотите сказать? — вопросила Мануэла.
— Нужно, чтобы он передал нам недостающие Чертоги. Если он откажется, то это будет оскорблением памяти Абена Баруэля.
— Предположим, он согласится — в чем лично я сильно сомневаюсь, — и как мы их заберем? — заметил монах. — Вы же сами только что сказали: попав в застенок, обвиняемый оказывается в полной изоляции.
— Понятия не имею. Придется отыскать способ.
— Быть может, завтра утром я смогла бы выдать себя за дочь Эзры, и кто знает… — рискнула высказаться Мануэла.
— Даже не думайте, — отрезал Варгас. — Это все равно что пытаться руками срыть гору.
Шейх плюхнулся у фонтана.
— Какая потеря! Теперь мы никогда не узнаем… Тысячи лет человек ищет доказательство, неопровержимое свидетельство…
— Замолчите! — оборвал его Варгас.
Сарраг уставился на него, шокированный резкостью монаха.
— Да что это с вами? Я…
— Замолчите, я сказал! Сейчас не время и не место выкладывать душу! Невесть кто может нас услышать!
