германском еженедельнике «Die Zeit» от 14 декабря 1950 года, утверждалось, что Диэлло, Цицерон нашего рассказа, был внедрен в британское посольство стараниями германской
О том, что дальше случилось с Цицероном, или Диэлло, или Элиасом, или как там его вообще звали на самом деле, я могу сообщить только весьма отрывочные сведения. После того как секретарь Мойзиша 4 апреля 1944 года перебежал к союзникам, у британцев не могло оставаться иллюзий относительно характера и масштабов деятельности Цицерона. Тем не менее его несколько раз потом видели в Анкаре, причем однажды – в конце августа 1944 года – с ним столкнулся сам Мойзиш. В разное время египетские газеты писали о том, что его разыскивает полиция. Были еще сообщения из Турции о захвате большой партии поддельных – «made in Germany» – банкнот британского казначейства, которые составляли часть сумм, выплаченных ему Мойзишем.
Когда я вновь в конце 1951 года посетил Стамбул, чтобы организовать наконец, после длительной задержки, перевозку в Германию своей мебели и личных вещей, которые я там оставил, мне удалось узнать еще кое-какие подробности. По всей видимости, Цицерон провел часть прошедшего с той поры времени в Египте, но когда узнал, что компания «Двадцатый век – Фокс» снимает на месте событий фильм о его истории, то поспешил в Стамбул, чтобы предложить свои услуги. Однако его желание сыграть в картине роль самого себя не было удовлетворено. После этого он опять исчезает из поля зрения, хотя однажды появилось сообщение о его аресте турецкой полицией. Когда в июле 1951 года зять Риббентропа Йенке случайно утонул в Босфоре, турецкая газета «Vatan» в репортаже о его трагической смерти еще раз вспомнила о Цицероне. Неделей раньше их корреспондент брал у Йенке интервью и среди прочего поинтересовался, не находится ли Цицерон до сих пор в Турции. «Полагаю, это так, – будто бы ответил Йенке. – В прошлом году он подослал ко мне свою дочь с требованием заплатить ему 15 000 фунтов стерлингов. Естественно, я отправил ее назад с пустыми руками. Пару раз я видел его в Пэра, но он только вежливо приподнимал шляпу и проходил мимо».
Несмотря на прохладную реакцию месье Менеменджиоглу на авансы западных союзников, различные британские миссии в Анкаре не теряли надежды. В турецком Генеральном штабе была группа офицеров, поддерживаемая отделом печати, которая считала, что объявление войны неизбежно. Напротив, в другой группе, куда входил недавно вернувшийся в Анкару из Берлина турецкий посол месье Хюсрев Гэрэдэ, существовало мнение, что огромное большинство членов правительственной партии и армии не желает разрыва с Германией. Мои личные отношения с правительством продолжались на основе полного доверия, и на Новый, 1944 год мы с женой получили в подарок от месье Менеменджиоглу восхитительный набор турецкого столового серебра ручной ковки.
Реакция англичан на неприлично завышенные, по их мнению, требования поставок военной техники вылилась в язвительные нападки на Генеральный штаб турецкой армии и в первую очередь на его начальника маршала Чакмака. Они доказывали, что маршал слишком стар, ничего не понимает в требованиях современной войны и занимает обструкционистскую прогерманскую позицию. Президент, как видно, счел необходимым пойти на уступки и решил расстаться с маршалом, который многие годы был его другом и сослуживцем. Его преемниками стали генерал Кязим Орбай и генерал Салих Омуртак, которые, надо полагать, больше устраивали западных союзников.
Февзи-паша – маршал Чакмак, вместе с которым я воевал в 1918 году на реке Иордан и который был одним из главных архитекторов революции Ататюрка, был в действительности фигурой значительно более крупной, чем подразумевает звание начальника Генерального штаба. Он являлся абсолютным авторитетом по всем вопросам, касавшимся вооруженных сил, и пользовался, вероятно, самым большим доверием среди всех деятелей современной Турции. Поэтому его смещение было встречено с весьма противоречивыми чувствами. Было бы большой ошибкой навешивать на этого выдающегося военного, как и на любого из его ведущих генералов, ярлыки прогерманских или пробританских симпатий. Они были турецкими патриотами, и их первейшей заботой являлось обеспечение безопасности и благосостояния своего народа.
Я уехал на несколько дней из Стамбула в Бруссу, где с помощью ванн с минеральной водой надеялся подлечить ревматизм. Моя поездка была вскоре прервана новостью, которую привез один из сотрудников посольства. К англичанам перебежал один из ведущих сотрудников абвера в Стамбуле доктор Фермерен. Он был женат на графине Плеттенберг, которая приходилась мне дальней родственницей. Графиня была истовой католичкой и обратила в свою веру мужа. Вдобавок ее религиозные убеждения породили стойкое отвращение к нацистскому режиму, разделявшееся обоими супругами. Какое бы восхищение ни вызывали их взгляды (а я в действительности пошел на то, чтобы добыть для нее разрешение Берлина выехать для соединения с мужем), теперь практически не оставалось сомнений в том, что британцы получили подробнейшую информацию о нашем отделении абвера – по крайней мере, так предпочитали думать в Берлине. Инцидент вызвал в столице оцепенение, а партийные круги, не теряя времени, обвинили меня в организации всего дела. Важнейшим следствием этого инцидента стало решение Гитлера об изъятии абвера из-под контроля адмирала Канариса и вермахта и передаче его под начало Гиммлера. Я поспешил в Стамбул, но добиться отмены решения Гитлера не смог. Мое собственное положение в Берлине сильно пошатнулось, а партия шумно требовала отдачи меня под суд. Впоследствии мне довелось узнать, что примерно в это самое время гестапо разработало план посылки в Анкару целого самолета испытанных эсэсовцев, переодетых в штатское, с приказом похитить меня и вывезти в Берлин. Очевидно, в конце концов Гитлер не позволил так обойтись со мной, хотя Риббентроп уже обозначил свое согласие с этим проектом.
3 февраля британская военная миссия покинула Турцию. Надежда на проведение в Салониках запланированной на 15-е число текущего месяца операции иссякла. Британцы наконец поняли, что сломить упорное нежелание турок принять участие в войне невозможно, в связи с чем всю балканскую операцию придется отменить. В английской прессе по поводу этого дипломатического и военного провала поднялась кампания резкой критики, а британские отношения с Турцией ухудшились до предела. 8 февраля я имел удовольствие пригласить в посольство весь турецкий кабинет министров на концерт знаменитого пианиста Гизекинга. Месье Менеменджиоглу не пытался скрыть свое беспокойство по поводу сложившейся ситуации и сказал, что Турция не может допустить дальнейшего ухудшения отношений с ее британскими и американскими союзниками. Он вынужден изыскивать какие-то пути к взаимопониманию, и мне стало ясно, что он размышляет о наших экономических связях.
Правительство в Берлине ничуть не стремилось хоть чем-то облегчить положение турок. Отношения Германии с Венгрией достигли такого напряжения, что премьер-министр месье Каллаи, опасаясь покушения на свою жизнь, однажды ночью укрылся в турецком представительстве. Крайне обозленный Риббентроп телеграммой потребовал от меня надавить на турецкое правительство с тем, чтобы оно отказало месье Каллаи в праве политического убежища. Не желая ставить под угрозу жизнь этого государственного деятеля, я в разговоре с месье Менеменджиоглу удостоверился, что турки не намерены отказываться от права на экстерриториальность своего представительства, а потому известил Риббентропа, что вопрос об отказе в политическом убежище поднимать бессмысленно.
Дополнительные трудности возникли у меня в связи с нацистской кампанией против евреев. Гитлер приказал мне изъять паспорта у всех германских эмигрантов в Турции и лишить их гражданства Германии. Я воспротивился и информировал Риббентропа о том, что большинство эмигрантов покинуло Германию с согласия правительства и что многие из них заняли посты в турецких университетах и других учреждениях. Они не участвуют в политической деятельности и сохраняют лояльность Германии, хотя и считают нацистский режим для себя неприемлемым. Я не видел способа выполнить распоряжение Гитлера и сообщил ему, что турецкое правительство сочтет такой шаг необъяснимым. В результате ни один из эмигрантов никак не пострадал. В очередной раз я навлек на себя критику со стороны партии из-за выдвинутого ею требования бойкота всех турецких фирм, принадлежащих евреям. Я указал, что подобные ограничения не могут иметь силы в нейтральной стране, а для того, чтобы подчеркнуть это, делал большинство своих собственных покупок в еврейских магазинах.
