моего маршрута. Железнодорожное сообщение поддерживалось только с величайшим трудом, а во Франции военно-воздушные силы союзников неделями бомбили мосты, путевые выемки и сортировочные станции. В Меце, к примеру, для прохода поездов удавалось поддерживать в исправном состоянии только одну колею. В поезде я встретил своего старого друга графа Шуленбурга, бывшего нашим послом в Москве, который ехал на несколько дней в Париж. Эта была наша последняя встреча перед тем, как он стал жертвой чистки, последовавшей за покушением на Гитлера, случившимся 20 июля.
Удостоверившись, что сын находится на пути к выздоровлению, я провел несколько дней, изучая положение во Франции.
Чтобы составить представление об оборонительных мероприятиях, проводимых в преддверии ожидавшегося со дня на день вторжения во Францию союзников, я посетил в его штаб-квартире фельдмаршала фон Рундштедта. Фельдмаршал был в отчаянии. Систематическое разрушение сети железных дорог исключало быстрое маневрирование резервами. Он сообщил об этом Гитлеру и высказал мнение, что отразить крупномасштабную высадку невозможно. Я не смог поговорить с ним наедине, поэтому все попытки выяснить, посвящен ли он в планы по устранению Гитлера, и узнать его мнение о целесообразности затягивания войны оказались бесплодны. Кроме того, я встретился с командующим Парижским военным округом генералом фон Штюльпнагелем. Он был еще более пессимистичен, чем фон Рундштедт, но никак не отреагировал на все мои высказывания о необходимости найти какой-то иной путь для завершения войны.
Германский посол во Франции Абетц пригласил меня на завтрак с месье Лавалем и другими значительными французами. В приватной беседе Лаваль уверял меня, что с момента падения Франции он всегда стремился к сотрудничеству с Гитлером в деле переустройства Европы, но фюрер всегда этому препятствовал. Надвигающееся вторжение, если оно пройдет успешно, будет означать конец войне и конец Гитлеру. Сопротивляться высадке было бы возможно только при поддержке французов, которых он так жестоко обманул. Он попросил меня внушить фюреру, что остается последний шанс устроить франко- германские отношения на новой основе. Если Гитлер хочет для отражения вторжения воспользоваться помощью французов, то он должен продемонстрировать полное доверие к французскому народу и согласиться на проведение некоторых давно необходимых мероприятий.
Сразу же после этого я отправился в Зальцбург, чтобы еще раз встретиться с Гитлером. Как я и предсказывал Лавалю, его жалобы и претензии не произвели на фюрера ни малейшего впечатления. Он бесцеремонно все отверг. Гитлер тогда уже жил грандиозными иллюзиями, не имевшими никакого отношения к реальности.
Не успел я вернуться в Анкару, как началась операция «Оверлорд». Через десять дней после этого Менеменджиоглу был вынужден уйти в отставку с поста премьер-министра. В известной степени в этом была наша вина. Главное командование германского военно-морского флота просило разрешения провести через Дарданеллы из Румынии в Эгейское море некоторое количество небольших судов. Мой военно- морской атташе адмирал фон дер Марвиц заверил, что в этой группе не будет боевых или вспомогательных кораблей, а на судах не будет ни военных моряков, ни оружия. Разрешение было дано, но прибытие первого же корабля вызвало сильный протест союзников.
Менеменджиоглу сообщил мне, что может разрешить проход остальных судов, только если я дам ему персональные гарантии, что среди них нет боевых и вспомогательных кораблей, как это утверждали союзники. Я приказал адмиралу фон дер Марвицу лично разобраться в данном вопросе и доложить. После того как я передал его новые заверения министру иностранных дел, турецкие портовые власти провели собственную инспекцию второго прибывшего корабля. Они обнаружили в трюме некоторое количество личного оружия и мундиры команды, которая была переодета в гражданское платье. В результате дальнейший проход судов был запрещен. Я могу только предположить, что мой военно-морской атташе сам был введен в заблуждение. Весьма опытный «политический волк», он ни в коем случае не мог поставить меня сознательно в столь неудобное положение перед турецким правительством. Менеменджиоглу и сам попал в трудную ситуацию и теперь ему пришлось отвечать за последствия. Никто не сожалел о его отставке больше меня, и единственным утешением мне послужило то, что наши личные отношения от этого инцидента не пострадали.
В Европе силы вторжения союзников неудержимо наступали, и их успех вызвал дальнейшее усиление давления на Турцию. Туркам вполне определенно дали понять, что если они хотят принять участие в мирном урегулировании, то правительство должно решиться и разорвать отношения с Германией. Учитывая растущую мощь России, Турция не могла позволить себе пойти на риск окончательно выйти из фавора у западных союзников. Только они одни могли ограничить честолюбивые притязания русских в Дарданеллах и Восточном Средиземноморье. В обществе существовали сильные течения, осуждавшие прекращение дружественных отношений с Германией, но на карту было поставлено будущее страны, и 2 августа Национальное собрание одобрило разрыв дипломатических отношений с Германией.
Это был печальный конец моей миссии, и моя прощальная аудиенция у турецкого президента стала испытанием для нас обоих. Он произнес несколько слов, чтобы как-то разрядить ситуацию, после чего мы удовлетворились общим разговором о мировых проблемах. Его последние слова, обращенные ко мне, были: «Если у меня есть возможность выступить посредником в этом конфликте, то я – целиком в вашем распоряжении. Что же касается наших личных отношений, то они ни в коей мере не затронуты теми историческими событиями, которые сделали необходимым предпринятый нами шаг».
Риббентроп прислал мне приказ в двадцать четыре часа возвратиться в Германию. В тот момент чистка, последовавшая за 20 июля, когда было совершено покушение на жизнь Гитлера, находилась в самом разгаре. Лей произнес кровожадную речь о целесообразности уничтожения офицерского корпуса и вообще всей аристократии. Мои друзья Хельдорф и Бисмарк были арестованы как соучастники преступления.
Доходившие до нас подробности событий были отрывочны и противоречивы. Наверняка было известно только то, что Гитлер после покушения остался жив. Тот факт, что была сохранена жизнь человека, который намеревался обречь на погибель всю Германию, казался противоестественной шуткой Провидения. Не возникало сомнения, что он прикажет провести жестокие контрмеры и что некоторые из моих друзей окажутся среди людей, подлежавших ликвидации. Я ни в коем случае не мог быть уверен и в собственной судьбе. Советник посольства и зять Риббентропа Йенке не давал мне покоя просьбами отправить Гитлеру от имени персонала посольства телеграмму с поздравлениями по поводу спасения для нации его бесценной жизни. В конце концов он и остальные посольские члены партии стали так настойчивы, что я не мог больше отвергать их требования, не показав при этом, что симпатизирую противной стороне. Йенке был страшно разочарован предложенным мной текстом, который он посчитал при данных обстоятельствах слишком формальным.
2 августа мистер Черчилль произнес в палате общин речь, в которой говорил о непрерывных успехах союзников, грядущем разгроме Германии и последствиях неудавшегося покушения заговорщиков. С удовлетворением он отметил и разрыв турецко– германских отношений. При этом он добавил: «Герр фон Папен может возвращаться в Германию, чтобы окунуться в кровавую баню, которую он едва не принял по приказу Гитлера в 1934 году. За это я не могу нести ответственности».
Президент Инёню сообщал мистеру Черчиллю о моих попытках приблизить окончание войны, и президент Рузвельт также должен был известить его о сделанном мной предложении. Должно быть, британский премьер предполагал, что на сей раз месть Гитлера не будет иметь границ.
В Анкаре один из руководителей нейтральных миссий передал мне по просьбе союзников предостережение – ни при каких обстоятельствах не покидать Турцию. Моя судьба предрешена, и с моей стороны будет величайшей глупостью вернуться в Германию. Союзники обещали мне свою охрану и поддержку в том случае, если я публично заявлю о своем разрыве с нацистским режимом. Я попросил этого дипломата поблагодарить своих друзей за предпринятые усилия, но передать им, что я не могу воспользоваться их предложением. В Германии еще оставались люди, считавшие недостойным бросить свою страну в годину испытаний только ради того, чтобы спасти собственную шкуру. Через два дня я выехал из Анкары домой.
Глава 29
Арест
