в цель и жизнь Бисмарка будет спасена.
Когда я уже собирался уходить, Гитлер удивил меня, вручив маленький футляр с Рыцарским крестом ордена «За боевые заслуги». «Вы много послужили своей стране, и конечно же не вы виноваты в том, что миссия в Турции имела такое завершение. Вы были там на передовой, что доказано покушением на вашу жизнь». С этими словами он протянул мне руку. Наша последняя встреча подошла к концу.
Когда я вышел от Гитлера, представители прессы предложили сфотографировать меня с новой наградой и были изрядно удивлены, когда я отказался, высказав убеждение, что не заслуживаю подобной чести. Этот инцидент продолжал меня смущать. Единственное возможное объяснение заключалось в том, что Гитлер поступил так вполне намеренно, чтобы опровергнуть распространившееся за границей мнение – высказанное в палате общин самим Черчиллем, – согласно которому я неминуемо должен был попасть в «смертный» список людей, причастных к событиям 20 июля. Повинуясь собственному капризу, Гитлер решил доказать обратное. Покидая штаб-квартиру, я обратил внимание на строительство нового бетонного бункера пирамидальной формы, предназначавшегося лично для Гитлера. Ему ни разу не пришлось им воспользоваться, поскольку вскоре вся штаб-квартира должна была поспешно эвакуироваться.
По возвращении в Берлин я постарался использовать свое влияние в партии, восстановившееся благодаря новой награде, на то, чтобы ходатайствовать перед Гиммлером за жизнь некоторых людей, арестованных после провала июльского заговора. Среди них оказались пятнадцать членов «Союзного клуба», президентом которого я состоял одиннадцать лет, причем нескольким из них уже был вынесен смертный приговор. Из моих старых полковых товарищей были арестованы фон Кольмар, фон Бон и братья Брауншвейг заодно с пастором Бонхеффером, зятем моего старого друга Ганса Ведемейера. В сети попали также несколько представителей хорошо известных силезских, померанских и вестфальских семейств, хотя они почти не были связаны с заговорщиками. Переписка с Гиммлером тянулась до января следующего года без каких– либо видимых результатов.
Было чрезвычайно приятно снова оказаться у себя дома в Валлерфангене, куда я приехал в начале сентября. Но обычный для этих мест покой вскоре был нарушен внезапным наплывом частей разбитой оккупационной армии, отступавших из северной Франции и двигавшихся к Рейну. Безнадежно расстроенные колонны показывали, какие раздутые штабы мы создали за четыре года оккупации. Не существовало ни порядка, ни плана – только паническое бегство людей, стремившихся спасти свою шкуру. Самыми многочисленными были аэродромные команды люфтваффе, с колоннами тяжелых грузовиков, на которых везли пианино, мебель, скотину и невероятное количество женщин. Без сомнения, некоторые из них были достойными всяческого уважения девушками, исполнявшими свой долг перед родиной во вспомогательных женских частях, но наметанный глаз старого солдата замечал еще и многое другое.
Верховное командование оказалось, кажется, совершенно не готово к такому наплыву войск. Однажды вечером из Висбадена приехал генерал, заместитель командующего оборонительным районом Саарлуи в составе Западного вала. Он сообщил мне, что передовые части армии Соединенных Штатов вышли к Мозелю по обе стороны от Меца и наступают через Люксембург на Трир. Гитлер приказал любой ценой прекратить отступление – которое больше походило на беспорядочное бегство – на реке Саар. Единственным резервом на восьмидесятикилометровом участке между Триром и Саарбрюккеном была школа подготовки унтер-офицеров в городке Саарлуи. Знаменитый Западный вал существовал только в воображении. Все его сложные заграждения из колючей проволоки были перенесены на Атлантический вал, ни в одном из бункеров не было гарнизона, а на позициях не имелось ни единого пулемета или орудия. Если бы союзное командование последовало классическому рецепту – преследовать разбитого врага всеми возможными средствами, – то его войска моментально форсировали бы Саар и вышли к Рейну. Я, вполне естественно, предположил, что так оно и случится, и генерал разделял мое мнение. Я утешал его, говоря, что в таком случае война закончится скорее, а вместе с ней – и вызванные ею бедствия. Западные союзники смогут оккупировать всю Германию раньше, чем русские перейдут ее восточную границу. Однако, как это часто бывает на войне, случилось непредвиденное. Союзные войска приостановились на Мозеле для перегруппировки. Они были остановлены, несмотря на свои громадные службы снабжения. Горстка мальчишек-курсантов удержала в Меце важнейшую крепость, а германские армии получили время для переформирования.
Воздушные бомбардировки германских городов тем временем продолжались. Казалось, Гитлеру не было никакого дела до этого бессмысленного уничтожения, которое могло закончиться только тем, что Германия потеряла бы всякую возможность принять какое бы то ни было участие в восстановлении Европы. Видя, что правительственные круги в Берлине либо игнорируют безнадежность положения на Западном фронте, либо просто о нем ничего не знают, я решил предпринять последнюю попытку остановить конфликт. Я полагал, что достижение какого-то соглашения с западными державами даст нам возможность остановить русских на наших восточных границах. Несмотря на то что Гитлер никак не отреагировал на предложения, сделанные мной во время последнего посещения его штаб-квартиры, я еще раз обратился к правительству, теперь – через статс-секретаря министерства иностранных дел барона Штеенграхта. Я сообщил ему, что готов поехать в Мадрид, чтобы предложить западным союзникам план, предполагающий постепенную оккупацию Германии их войсками при условии нашего упорного сопротивления на востоке. Риббентроп ответил на это в том смысле, что всякий, кто ослабляет волю Германии к сопротивлению путем ведения таких переговоров, должен быть расстрелян как капитулянт. Местные военные власти получили приказ ни при каких обстоятельствах не допустить моего попадания в руки противника и инструкции об эвакуации меня вместе с семьей в тыл. Я отказался ехать, заявив, что такой старый солдат, как я, не может позволить себе подать столь скверный пример. Я намеревался сидеть на месте до тех пор, пока не придет приказ о подрыве мостов через реку Саар.
В действительности распоряжение об эвакуации всех германских поселений к западу от Саара было получено в конце ноября. Но я, после консультации с местным гаулейтером, вмешался опять, отправив Гитлеру телеграмму с просьбой разрешить всем лицам непризывного возраста остаться на месте со своим домашним скотом ради сбережения своей собственности и жилищ. Первоначальный приказ был отменен, и большинство крестьян смогло остаться дома. Однако союзники скоро возобновили наступление, и на этот раз нам пришлось ехать. Мы взяли с собой только самое необходимое, оставив всю обстановку, семейные реликвии и мою ценную коллекцию книг и картин в подвалах, поскольку я не желал занимать на транспорте место, которым могли бы воспользоваться другие. Барон Залис, у которого был загородный дом в Гемюндене под Кобленцем, предложил мне на время поселиться у него. Так мы стали, подобно множеству своих соотечественников, беженцами.
Когда Рундштедт начал свое безнадежное наступление в Арденнах, мы узнали, что армия Соединенных Штатов вывезла из нашего дома в Валлерфангене все, представлявшее хоть какую-то ценность, а сам дом был сожжен дотла. Перед самым Рождеством заканчивался короткий отпуск нашей дочери Изабеллы, и она, несмотря на мое предупреждение об исключительной рискованности поездки на Восточный фронт из-за царившего на транспорте хаоса, решила вернуться к своим обязанностям сестры милосердия в полевой госпиталь, находившийся в Татрах. Она провела в этом качестве всю русскую кампанию, и я мне оставалось только гордиться чувством долга дочери, хотя ее решение и лишало нас возможности встретить Рождество всем вместе.
Тем временем гестапо, чтобы наблюдать за моими действиями, установило в городке свой пост. Местный почтальон по секрету сообщил мне, что вся моя входящая и исходящая корреспонденция проходит через их руки. К марту 1945 года американцы вышли к Рейну у Ремагена и форсировали на широком фронте Мозель. Их бронетанковые клинья уже достигли Зиммерна, расположенного совсем рядом с Гемюнденом. 15 марта я был разбужен в три часа ночи офицером из штаба армии, который сказал, что ему приказано сопровождать меня с семьей при переправе через Рейн. Я мог отказаться и тогда уже на следующий день был бы взят в плен американцами. Но три из моих дочерей и сын находились во власти гестапо в Германии, и я не мог подвергнуть их риску оказаться в заложниках. Я решил подчиниться, но не захотел подвергать жену и находившуюся со мной дочь опасностям нового бегства, и они остались на месте.
Оборонительные операции страны к тому времени перестали подчиняться законам логики. Из своей далеко расположенной штаб-квартиры Гитлер теперь уже управлял действиями отдельных рот, а всякое отклонение от его приказов каралось смертью. Корпусные командиры были вынуждены жертвовать целыми дивизиями, поскольку были лишены права самостоятельно отдавать приказ об отступлении. Армии, занимавшие позиции в Сааре, были оставлены в окружении, в то время как их можно было переправить
