Ирины по лысой аллее пионерлагеря «Ленинец», куда полмесяца назад перевели всех припятских и чернобыльских детей из других лагерей Сергеевки Белгород-Днестровского района.
— Сергей?! — узнала его Ирина. — Постой!.. Куда увозят припятских? — хочет она выяснить, но тот уже достаточно далеко и ее не слышит.
Высокое солнце припекает открытые, почти без какой-либо растительности игровые и спортивные площадки. Горячий дух исходит от бетонных стен множества двухэтажных корпусов, беспорядочно разбросанных по огромной территории этого лагеря-гиганта.
По разогретому асфальту лагерных дорожек туда-сюда снуют ребятишки. Но ни одного взрослого Ирина не видит вокруг.
Навстречу ей бредет с понуро опущенной головой девочка лет пятнадцати, плечи которой вздрагивают от сдерживаемого беззвучного рыдания.
— Девочка, ты не подскажешь, где я могу найти 7-й отряд, — спрашивает ее Ирина.
Та, вздрогнув, останавливается и какое-то время удивленно смотрит на Ирину покрасневшими от слез глазами.
— Тетя Ира, вы?!. Вот Дениска обрадуется!.. Идемте, я проведу вас...
— Наталка?!.. Здравствуй, милая!.. Что с тобой?.. — притягивает девочку к себе Ирина.
Наталка, уткнувшись в нее, вдруг горько зарыдала. Ирина гладит ее по выгоревшим волосам.
— Ну, поплачь, поплачь немного... Может, легче станет!..
— Не могу больше здесь!.. — рыдает Наталка. — Тетя Ира, сил моих нет больше!.. Сбегу сегодня, если мама за мной не приедет... Ни в какой интернат я с ними не поеду!..
— Куда же ты убежишь?..
— Не знаю... На станцию… в Киев… куда угодно!.. Своих буду искать, — шмыгает носом и непрерывно смахивает слезы Наталка, идя рядом с Ириной по аллее. — Даже в первые дни здесь, когда я еще не знала, что с мамой... Она ведь на станции в ту ночь работала... А из города меня вывезла тетя моя… Потом уже я сюда попала... И не знала, жива ли мама, где она, что с ней... Я тогда все время плакала... А они называли меня истеричкой... Наша воспетка, чуть я расстроюсь, кричит: «Прекрати истерику, дура!..» Представляете!.. Вот в «Медике» всем нам было классно!.. Помните?!. А тут, только перевели, выдали нам по одному халату, да всем почти одного размера, и вместо обуви — колодки, одного размера — всем... Ну, смотрите, разве это туфли?!.. Но самое жестокое было отношение к нам, девчатам старше 14-ти… Знаете, месячные уже у многих, а они нам объявили в первый день: «Девочки, у кого будет потребность в вате, обращайтесь в медпункт...» Так вот, у кого такая потребность возникла в первые десять дней, тем везуха!.. А потом все!.. Нет ваты, что хотите, то и делайте... А нам ведь и рвать-то нечего, даже тряпок своих нет... Вот гадство, представляете!.. Кошмар!.. — говорит Наталка, высохшими от гнева глазами глядя на какого-то невидимого недруга впереди. — А когда комиссия с ЧАЭС к нам приехала, и они спросили, чего нам больше всего хочется, мы сказали — чтобы комиссии сюда почаще приезжали, тогда хоть нормально в столовке кормят!.. …Ой, тетя Ира, — вдруг спохватилась она, — это так здорово, что вы успели!.. Я так рада за Дениску!.. Он ведь ничего не знает, вот будет счастлив... Мы пришли! Это их корпус. Вам сюда — на второй этаж!.. А я побегу маму встречать, может, и она успеет приехать!.. — в глазах Наталки вновь показались слезы. — До свидания, тетя Ира!..
Девочка побежала к лагерным воротам. Ирина некоторое время смотрит ей вслед и, тяжело вздохнув, поднимается по наружной лестнице на второй этаж. Входит в просторную прихожую, в центре которой стоит низкая широкая скамья, с обеих сторон которой разбросана стоптанная, сбитая, грязная детская обувь... Вдоль стен тянутся личные шкафчики ребят из 7-го отряда.
— Все. Припятские, с вещами на выход!.. — слышится из соседней комнаты резкий женский голос.
Первым в прихожую с двумя толстыми пакетами в руках выходит ничего не подозревающий Денис. Увидав маму, он, ошеломленный неожиданностью, замирает, роняет на пол пакеты, из которых вываливаются скомканные грязные рубашки. Сам он чумаз и не ухожен, на сером исхудавшем лице остались только огромные глаза, которые мгновенно наполняются слезами. Ничего не говоря, Денис медленно подходит к Ирине, опустившейся от волнения на скамью, и прижимается к ней, крепко обняв маленькими ручонками.
За его спиной появляется чумазое лицо улыбающегося Сергея …
… Женщина, стоящая около Ирины, слегка толкает ее в бок:
— Смотри… Джек прибежал...
— Господи!.. Нужно, чтобы его увели, — шепчет другая.
Взрослая собака породы колли скулит и мечется, пытаясь пробиться сквозь плотную толпу. Низкий коренастый мужчина оттаскивает ее в соседний подъезд ...
… А Ирине вспоминается, как однажды открыв входную дверь, она увидела счастливых Сергея и Дениса показывающих ей смешного щенка колли, а сзади радостно выглядывает симпатичная мордашка младшей сестренки Сергея. И они вместе наблюдают, как, обнюхав всю квартиру, щенок подбегает к зашипевшему коту Ваське, пушистая, черная с серебристым отливом шерсть на выгнутой спине которого встала дыбом …
… А вот дети бегают по заснеженному двору — уже с подросшим Джеком, забрасывая друг друга снежками. Мальчики забираются на перекрытие странного сооружения детской площадки, и оттуда засыпают снегом Джека, который, радостно виляя хвостом и смешно отряхиваясь, высоко подпрыгивает, чтобы достать их …
… — А Денис где? — спрашивает Ирину соседка. — Что-то его давно не видно…
— В санатории... Даже не знаю, как он это переживет?!. Как страшно, Господи!..
— А матери как жить-то теперь? — вздыхает кто-то рядом.
— Что поделаешь?!. Надо жить, — всхлипывает соседка, — у нее еще дочь малая!..
Из подъезда выносят еще венки, цветы. Выходят близкие Сергея, выводят изнемогающую от страданий мать. Следом идут, обнявшись, отец и сестренка. Собравшиеся: соседи, друзья, одноклассники прощаются с Сергеем, засыпая гроб живыми цветами.
Из крайней квартиры спустили шнур с микрофоном, который берет интеллигентная припятчанка, занимающаяся в этом доме «детьми Чернобыля», и дрогнувшим голосом произносит:
— Дороги зэмлякы!.. Ридни, друзи Сэргия!.. Страшнэ лыхо знов прыйшло в наш дим!.. Сьогодни ми прощаемося з юнаком, якый ще тилькы мав обыраты свою долю!.. Нэмае слив, щоб пэрэдаты горэ, яке вси мы тут пэрэжываемо зараз... Нэмае слив, яки хоча б трохы змэншылы матэрынськый биль, — голос ее сорвался, слышится стон матери, рыдания. — Пробач, Сэргийку, якщо мы щось нэ зробылы для тэбэ!.. Хай прыймэ Господь твою бэзгришну душу и хай даруе тоби Царство Нэбэснэ!..
В это время Ирину обнимает за плечо откуда-то взявшаяся Софья, глаза которой тоже припухли от слез.
— Идем со мной, — шепчет она Ирине, увлекая ее за собой. — Слушай, я тут американцев встретила… Они случайно оказались в нашем районе и ненароком увидели это! — сокрушенно вздыхает она. — Уму непостижимо!.. Вон они, видишь, фотографируют… Так вот, я им рассказала, что твой Денис дружил с Сергеем… И что он тоже тяжело болен... Они захотели поговорить с тобой...
— О чем?.. Софья, ты с ума сошла!.. Не могу я ни с кем говорить сейчас… Тем более с иностранцами… Прости, — отстраняет подругу Ирина.
— Идем, дуреха!.. Может, они смогут помочь Денису, — почти тащит ее Софья туда, где участливо наблюдает за происходящим группа иностранцев.
— Добрый дэнь, — протянула руку навстречу Ирине приветливая украинка. — Пани Ирына?!. Пробачтэ, але мы запросылы вас лышэ на килька слив… Нэ хвылюйтэсь!.. Мы прэдставляемо тут амэрыканцив та украйинцив Сполучэных Штатив, якых объеднало бажання допомогты потэрпилым вид Чорнобыля... й ось выпадково натрапылы на цэ нэщастя…
— Good morning! Excuse me… We heard your son was friend of this boy, yes?! — спрашивает Ирину растроганная экстравагантная американка.
