Припятский синдром

Спинись у нікчемному стресі.
Спинися сьогодні —
безмовним осягненням суті озонної
віддайся їй келихом серця!
В малій чи великій зоні ми,
а душу не зраджуй,
не сердься!
Коли кожна віточка марить коханням
у вічній молитві до Сонця,
нехай не притлумить ясного чекання
ні зрада, ні стронцій.
Спинися й помовч,
аби всяка пташина
і навіть росинка болю
відбились в зіницях вселюдського Сина
Любов'ю.
Лиш тільки у чистім суцвітті мовчання,
що ляже Йому до ніг,
пізнаєш вогнисте крило прощання
і певність, що ти переміг
самого себе
у двобої одвічнім,
що нищить і животворить,
аби не лежати бездомним камінчиком
бодай ще хоч мить. 

После аплодисментов, он говорит:

— Мы прывэзлы вам украйинську писню, щыре поэтычнэ слово, щоб зигриты ваши зболили души!.. Адже ваша бида — цэ й наша бида. И тому мы тут... Та оце зараз мы побачылы у зали нашу сэстру, поэта и барда, вашу зэмлячку з Прыпьяти — Ирыну й хочэмо надаты йий слово. Просимо, Ирыночко!..

Ирина в длинном халате поднимается на сцену, Миша дает ей гитару. Настраивая ее, Ирина говорит в микрофон:

— Борис Павлович сказал вам чистую правду. Действительно, в этой душной атмосфере замалчивания наших бед первыми услышали наш горький зов, первыми откликнулись на него украинские писатели. Низкий поклон им за это!.. Но поскольку я — человек из зала, то буду говорить о проблемах этого зала... Все помнят, как почти два года назад на майской международной конференции по Чернобылю, проходившей в Киеве, представители медицинского ведомства уверяли мир, что они не зарегистрировали ни одного случая смертности, связанного с аварией на ЧАЭС… Но у нас с вами — у каждого! — есть другая статистика… Как хотелось тогда спросить этих чиновников от медицины — кто им мешает регистрировать такие случаи?!. И вот, после очередной смерти в нашем доме была написана такая песня:

ВАСИЛИЮ ДЕОМИДОВИЧУ ДУБОДЕЛУ, умершему от лейкоза в августе 1988 года, и всем былым и будущим жертвам ЧЕРНОБЫЛЯ… 

Не регистрировали нас
и нашу смерть
с авариею связывать не стали, —
не плавилась от слез оркестров медь,
процессии венки не возлагали…
Списали нас
на беспризорный стресс,
на подлые врожденные недуги…
А мы — расплата за лихой прогресс,
всего лишь — жертвы чьих-то сытых буден.

Ирина поет страстно, с болью. Зал оцепенел. Главврач заерзал в кресле. Начмед поднялся и стал нервно вышагивать в проходе. Ирина поет:

Нам не обидно было б умирать,
когда бы знать,
что наша смерть поможет
«ошибок роковых» не повторять
и «действий безответственных» не множить!
Но среди тысяч «компетентных» лиц,
считающих в процентах наши «души»,
душа и честь давно перевелись,
и потому отчаянье так душит.
Списали нас.
Стараются списать
во святость лжи
больные наши были…
Но нас ничто не вынудит молчать!
И даже после смерти
из могилы
мы будем к вашей Совести взывать,
чтоб Землю
в саркофаг не превратили!.. 

Закончив петь, Ирина поклонилась и передала гитару Михаилу, который взволнованно целует ей руку и помогает спуститься со сцены. Зрители, после секундной паузы, дружно аплодируют, а Миша уже обращается к ним:

— Мы вдячни Ирыни за чудовый выступ!.. А на завэршення я прыбэриг для вас прыемну информацию...

Вдруг одна из певиц хора падает без чувств. На сцену спешат врачи, оказывают помощь. Зал молча, напряженно ждет. Через минуту певицу выводят, и женщина-врач говорит Михаилу:

— Все в порядке! Можете продолжать!..

— Да... — вздыхает Миша. — И всэ ж я закинчу... Сьогодни, колы нас водылы по вашому центру, мы побачылы його сучасни корпусы й свитли палаты, та ваших гарных ликарив, — он делает акцент на слове «гарних», чтобы была понятна его горькая ирония. — Воны нам сказалы, що уси вы тут здорови!.. — По залу прокатился шум. — Тому мы бажаемо вам якнайшвыдшого повэрнэння додому та всього найкращого!..

— А зараз, якщо у вас е запытання до нас, будь ласка, запытуйтэ, — обращается к залу Борис Павлович.

Зал воспринял этот вызов на откровенный разговор и взорвался. Первой соскочила с места сердитая брюнетка средних лет:

— Врачи вам сказали, что мы все здоровы!.. Я работаю инженером в химцехе ЧАЭС… Сейчас имею