— Но ведь вы не знаете мою дозу... Никто ее не измерял!.. Вот если бы вы всю ночь просидели в окне, глядя на машины, проносящиеся на станцию и обратно?!. Вы не допускаете, что в ваши глаза могла залетать хотя бы обыкновенная радиоактивная пыль, поднятая ими?!.
— Не знаю, не знаю... Должна быть яркая картина лучевого поражения, самые различные сопутствующие заболевания...
— А вы полистайте историю болезни!..
— Да?.. Что тут?.. Ишемия, гиперплазия щитовидной, ВСД, нарушение кровообращения головного мозга, язвенный гастрит, фиброматоз, анемия... Ох-хо-хо!.. — с удивлением разглядывает врач Ирину. — Да, авария, конечно, повлияла на ваше состояние... Что я могу сказать?! Вам нужно серьезно заниматься своим здоровьем… Я вам тут капли назначил, покапаете, значит...
После окулиста и обеда, передохнув немного в палате, Ирина на трамвайчике едет живописною Пущей-Водицей в детский радиологический диспансер, навестить Дениса. Диспансер этот разместился в стареньких корпусах бывшего детского санатория, которые и в самом деле затерялись в лесу.
В больничном коридоре Ирина обращается к худой, словно с креста снятой, большеглазой девочке лет пяти, остановившейся напротив нее и удивленно ее разглядывающей:
— Девочка, позови, пожалуйста, из 7-й палаты Дениса!.. Знаешь его?..
— Знаю, — охотно бросается та выполнять просьбу.
— Мамочка! — из палаты тут же выбегает бледный, но радостный Денис, обнимает ее. — А ты узнала Аннушку?..
— Какую Аннушку?..
— Вот эту, которая позвала меня! — показывает Денис на стоящую поодаль бледную девочку.
— Нет, не узнала...
— Да ты что?!. Ведь это Аннушка, мама… Аннушка!.. Соседка наша по Припяти!.. Я ее тоже не узнал сначала, а вчера мама ее приехала, тетя Тоня… Она меня виноградом угостила!.. — тараторит Денис.
Ирина же, побледнев, внимательно разглядывает девочку, которую в самый раз снимать в фильме про голод 33-го года или фашистские концлагеря, настолько изможденной и нездоровой были ее худоба и бледность. И только огромные голубые глаза напоминали что-то о той пухленькой румяной Анюте из Припяти.
— Анюта!.. Это ты? Иди ко мне, солнышко, — дрогнувшим голосом зовет Ирина.
Анечка словно только этого и ждала, тут же бросается к Ирине и крепко прижимается к ней.
— Ты меня помнишь, девочка?! — удивляется взволнованная Ирина, целуя ее, и смахивая слезы. — Деня, достань из сумки самое красивое яблоко для Анюты!..
— Вы мама Дениса? — спрашивает подошедшая к ним совсем юная врач. — Вы хотели поговорить со мной?.. Пройдемте в мой кабинет!..
— Сынок, подожди меня здесь...
— Ладно. Но я тебе должен обязательно еще кого-то показать, — шепчет матери на ухо Денис.
— Кого?
— Это сюрприз...
— Хорошо. Я вернусь, покажешь!..
Ирина с врачом уходят. Денис достает из сумки огромное красное яблоко и протягивает его Анюте. Девочка в восторге. В коридоре появляется пополневшая Антонина с утомленными, выцветшими глазами.
— Иди!.. К тебе тоже мама пришла, — показывает Аннушке Денис.
Малышка спешит к маме. И они выходят во двор, медленно идут по аллее мимо окна, в которое смотрит Денис. Затем он подбегает к вышедшей от врача Ирине, увлекает ее на лестницу и дальше — на второй этаж.
— Куда ты меня тащишь?! — сопротивляется Ирина.
— Тише. Сейчас увидишь, — воровски оглядываясь, стучит он в одну из палат гематологического отделения, куда, как известно Ирине, посторонним вход воспрещен.
— Можно?.. — заглянул в палату Денис. — Пошли, — втянул он Ирину внутрь маленькой комнаты с единственной кроватью и столом напротив нее.
От стола навстречу им поднялась, оттянув правое веко и всматриваясь в них, женщина в домашнем халате. Только по этому забавному жесту Ирина узнает руководителя агитбригады, коллегу и подругу по Припяти, Валю.
— Ира, ты ли это?! — в свою очередь поражается та и, прижавшись к подруге, горько рыдает. Ирина гладит ее непослушные курчавые волосы, а у самой по щекам тоже горохом катятся жгучие слезы.
Денис, сев на кровать, пытается развлечь хныкающего двухлетнего малыша, лежащего на спине, беспомощно дергая ручками и ножками, обмотанными толстыми марлевыми компрессами. Лицо малыша искривлено ежеминутным страданием, в глазах — страх, боль и слезы.
— Мам, иди, посмотри на Миколку! — зовет Денис и, взяв лежащего на кровати мохнатого медведя, он грубым голосом говорит малышу. — Ты разве меня не узнаешь, Миколка?!.. Р-р-р...
Подобие улыбка появилось на лице малыша, заблестели мокрые от слез глазенки.
— Ти — Деня!.. Он — Миса!.. — показывает малыш обмотанной ручкой сначала на Дениса, потом на медведя.
Подошедшая к ним Ирина, едва сдерживая рвущееся из груди рыдание, наблюдает эту душераздирающую сценку.
Валя же, наоборот, собралась и как-то вся подтянулась.
— Он так полюбил Дениса!.. Видишь, узнает, — радуется она.
— Что с ним?.. — сдавленно спрашивает Ирина.
— Рак крови…
Вечером молчаливая, удрученная недавней встречей с Валей и Миколкой, Ирина с соседкой медленно подходит к актовому залу, где уже давно идет концерт, слышится задорная украинская песня «Маруся». Соседка, потрясенная ее рассказом, тоже молчит.
— Такой славный малыш, — вздыхает Ирина, открывая дверь в зал, заполненный зрителями в больничных халатах, благодарно слушающими прекрасное исполнение артистов Броварского народного хора.
Артисты в ярких красочных костюмах, но лица их бледны. Они заканчивают петь веселую песню, а грустные, сострадательные глаза их устремлены в зал — к жертвам и героям Чернобыля. На краю сцены стоит журнальный столик с цветами, за которым сидят четыре писателя.
Женщины устраиваются на незанятых местах в первом ряду, и опять рядышком с Александром Васильевичем.
Борис Павлович, сразу заметивший Ирину, шепнул что-то Михаилу, тот спускается в зал, и, сев рядом с нею, шепчет:
— Ирынонько, ты ще выступаешь?.. Чи нэ до того тоби тэпэр?!.
— Ну, почему... Для своих иногда пою...
— Можешь выступыты зараз? — спрашивает Михаил.
Она оглянулась и, увидев в зале главврача и начмеда, кивнула.
— Но нужна гитара, — шепчет она.
— На сцене есть, — вмешался все время внимательно слушавший их Александр Васильевич.
Михаил возвращается на сцену. Песня допета. Борис Павлович, подойдя к микрофону, обращается к зрителям:
— Я прочытаю вам вирш мого товариша Виктора Грабовського:
