— Да я-то гуляю — к сыну, в диспансер, например… И дышу... Я не о том… Посмотрите, Валентина Ивановна уже неделю температурит, и это в больнице!.. И никакого внимания!..
— Да что вы?! Ну-ка, Валентина Ивановна, дайте-ка я вас послушаю!.. — садится врач около Валентины Ивановны, слушает ее. — Ох, ты, Боже мой!.. Какие хрипы!.. Я сейчас медсестру пришлю… И пульмонолога приглашу, чтобы послушал вас… А на ночь баночки вам поставят...
— Спасибо, доктор, — глухо благодарит больная.
— Да. Сейчас медсестра вам укольчик сделает, — уже на ходу добавляет врач, выскальзывая из палаты.
На следующий день Ирина сидит в комнате сестры-хозяйки, удивительно оформленной всевозможными, стоящими и висящими, сказочными персонажами из корневищ, стволов и веток деревьев, а также вазочками, салфеточками и другими поделками здешних больных. Кроме того, красный угол здесь занят иконами, библейскими писаниями и прочей святой литературой.
— Кто знает, Ирочка, может, все так и должно быть?!. Значит, Богу так угодно!.. Все от Бога, милая!.. — говорит чистенькая и вся накрахмаленная сестра-хозяйка. — А знаешь, я еще в прошлом году приметила, что ты крестик носишь… И почти все чернобыльцы теперь с крестиками…
— Ничего удивительного, ведь у нас одна надежда и осталась — на Бога!..
В комнату заглядывает добродушная, круглая, как колобок, пожилая медсестра.
— Ирина, вот ты где, а я тебя везде ищу!.. Кардиолог у нас в ординаторской консультирует... Идем, быстренько…
Ирина входит в ординаторскую после того, как оттуда, кашляя, вышла Валентина Ивановна. Молодая врач, кивнув новой пациентке, еще заканчивает запись в предыдущей истории болезни.
— Садитесь, — роняет она. — Минуточку!..
В комнату бочком входит Владимир Николаевич и, стараясь не обращать внимания на Ирину, кладет перед кардиологом три истории болезни.
— Что это?..
— Это наши сотрудники, я вам уже говорил про них, — склонился он поближе к кардиологу.
— Ах, да! — листает она истории. — Но, Владимир Николаевич, дорогой, я не могу им всем поставить ишемию, — громко говорит она, заставляя тем самым все больше съеживаться заведующего отделением. — Ну, этой — куда ни шло, там холестерин повышен и УЗИ не совсем благополучно… Но вот этой я сама не могу поставить такой диагноз!.. Подойдите к нашей заведующей, если она поставит, то и я... а сама я не могу, извините!..
— Хорошо, хорошо, — покраснев, выдавливает из себя новоиспеченный зав. отделением, выскальзывая из кабинета.
— Ну-с... Теперь займемся вами... Ложитесь, я вас послушаю, — мягко предлагает Ирине кардиолог.
... Сосед с полотенцем на шее, только что вернувшийся из туалета, грузно забирается на верхнюю полку.
— Вы бы все-таки пошли, да и заняли где-нибудь пустую нижнюю полку, — сетует старушка. — Что ж мучиться-то, коль есть возможность ехать удобней...
— Мне, бабуля, наверху удобней, — кряхтит сосед. — Люблю, знаете, сверху быть... Сверху — оно все и всех виднее... А внизу — это не мое кредо, увольте, — ворочается он, устраиваясь.
Ирина смотрит перед собой на тени, блуждающие по купе. Ее знобит. Она пытается подняться, озноб усиливается. Все-таки ей удается сесть. Она выходит и, держась за стенки, идет вдоль вагона в туалет, где сильная рвота ослабила ее еще больше. Но тут подоспела сердобольная старушка и помогает ей вернуться в купе.
— Ложись, я тебя укрою потеплее, — достает она с верхней полки одеяло.
— Бабушка, вы еще одно попросите, пожалуйста... Может, и впрямь, все пройдет, когда согреюсь?!..
— Сейчас, милая! — старушка выходит.
Сверху свешивается голова сонного соседа.
— Тебе бы уснуть сейчас надо, дочка, — вернувшись, ласково говорит старушка, укрывая дрожащую Ирину еще одним одеялом.
— Спасибо. Попробую...
… Ей опять снится все тот же сон, как в густом фиолетовом небе пульсирует далекая звездочка… Все увеличиваясь, она превращается в огненный шар, оставляющий длинный лучистый шлейф… Вспышка… Все небо занимается заревом, которым дышит распахнутый зев четвертого реактора ЧАЭС …
… Еле слышный стон вырывается из ее груди. Поезд мчит ночью мимо какого-то города, мелькают силуэты дымящих труб, больших и малых строений промышленной зоны, т.е. привычный уже пейзаж. Монотонно стучат колеса вагона. По купе блуждают блики дорожных фонарей. На верхней полке похрапывает сосед. Внизу спокойно спит старушка.
Лицо Ирины в испарине. Она мечется в бреду. Стонет. Старушка просыпается, включает свет над своей постелью.
— Дочка, ты меня слышишь?!.. — тормошит она Ирину.
Ирина открывает глаза. Непослушными, опаленными кризом губами она просит:
— Сумочку... мою... возьмите!.. Там адрес… и телефон сестры... В книжке записной — там, где написано «Надя», посмотрите... Если что, — она переводит дыхание, — позвоните... или телеграмму... пожалуйста!.. Скажите… что Денис ждет меня... Пусть она заберет его... если что...
С верхней полки свесилось лицо респектабельного соседа, но вдруг лицо это растягивается в ехидной улыбке начмеда: «А припятский синдром все-таки существует!..» — шипит улыбка. И тает… Появляются глаза… грустные глаза Софьи… А может, Лиды?.. Вот ведь ее черный траурный платок... Нет, это черный мех кота Васьки… Черный кот с голубыми глазами, такими же ясными, как у него — Александра... Да это же Александр!.. Он уходит... все дальше и дальше… А за ним бежит Денис, что-то крича и размахивая руками... Хочет остановить… Поздно!.. Денис поворачивается к ней: «Мама!.. Ну, где же ты, мамааааааааа?!..» — звучит долгое эхо его голоса…
— Саша!.. Денечка!.. Деня... Сынок!.. — бредит Ирина.
Старушка выбегает из купе.
Поезд останавливается. На ночном перроне только дежурная медицинская бригада. Врачи спешат в 12-й вагон, где в коридоре их встречает взволнованная девушка-проводница и сонный начальник поезда.
— Сюда, пожалуйста, — показывает дорогу проводница.
В купе с верхней полки снова свесилась голова недовольного беспокойной ночью соседа. Старушка, съежившись, сидит у окна, жалостливо глядя на мечущуюся в бреду Ирину.
— Она из Припяти, — поясняет старушка вошедшим медикам.
Коснувшись лба Ирины, врач покачал головой. Медсестра разместила на столике громоздкий тонометр. Врач считает пульс, измеряет давление. Ирина чуть приоткрыла воспаленные жаром глаза. Она едва различает лицо врача, слабым голосом просит:
— Сделайте мне укол, доктор!.. У меня так бывает… Вы только укол сделайте… Не снимайте с поезда, прошу вас!.. Не снимайте... Меня сын ждет ...
… В это же самое время в санатории просыпается Денис. Бледный, он тихонько, чтобы не разбудить спящих товарищей, шлепает босиком в коридор, где за столом дремлет няня.
— Тебе чего, Дениска? — спрашивает она спросонья.
