Роза все еще возилась со своим чемоданом, когда раздался стук в дверь и вошла Анни. На ее плече висела битком набитая сумка. Она выглядела цветущей и пышущей здоровьем, как если бы собралась на пикник. Взятая в плен своим собственным телом, которое казалось теперь чужим, Роза почувствовала зависть.
— Посмотри, не забыла ли я чего, — Роза показала на кровать, где были разложены все ее вещи. — Кажется, чего-то нет.
Анни швырнула на кресло свою сумку и стала изучать то, что лежало на кровати. Аккуратно сложенная ночная рубашка. Пара трусиков. Непочатая пачка бумажных прокладок — на потом. Роза видела, что лицо Анни стало мрачным.
— Все это ужасно, верно? — произнесла Роза. Анни взяла ее за руку.
— Роза. В этом ничего нет. Ты не должна думать, что это что-то аморальное. Это же еще не младенец, это только…
— Да, да, знаю — зародыш. — Роза ответила без выражения. Не стоит говорить Анни, что ей плевать на младенца — ее пугала сама операция.
— Хорошо. — Анни приложила палец ко лбу.
— Думай, Паксфорд, думай, что еще взять…
— Мыло и полотенце, — сказала она через секунду. — Может, захочешь принять ванну. После анестезии очень противное ощущение во рту. Мне удаляли аппендикс, поэтому я знаю. Где твоя зубная щетка?
Роза вручила ей все перечисленное, и Анни тщательно это упаковала. Затем Анни расстегнула свою собственную сумку.
— Я принесла тебе кое-что, — сказала она. Первым Анни достала маленький флакончик.
— «Шанель номер пять», но здесь только половина, уж извини, они тебя подбодрят. — Затем она достала книгу, на обложке которой была девушка на фоне старинного моста. — Очень интересная повесть. Хотя и полная ерунда. Но я читала ее не отрываясь. И еще вот. — Она достала плитку шоколада.
— Мой любимый! — Роза немедленно схватила шоколад. — Знаешь, меня предупредили не есть и не пить за двадцать часов перед… этой паршивой операцией. Я умираю от голода.
— Тогда ты съешь его после, — твердо сказала Анни, отбирая шоколад. — Иначе при анестезии тебя может вырвать.
Она застегнула сумку Розы и подняла ее.
— Готова? Нам пора идти, а то мы опоздаем на поезд.
В дверях Роза задержалась, чтобы бросить последний взгляд на знакомые вещи: плакат с портретом Че Гевары, индийское покрывало, которое она повесила на стену, пачки «Чоклат Оливерс», лучшего печенья в Оксфорде. Когда она придет в эту комнату в следующий раз, все уже окончится. Если придет…
Из коридора донесся голос Анни:
— Что там? Ты что-нибудь забыла?
Роза шагнула из комнаты, захлопнула .дверь и заперла ее.
До Лондона они ехали молча, поскольку с ними ехали две пассажирки средних лет в шелковых платьях, погруженные в обсуждение фасонов свадебных шляп. Анни читала «Тома Джонса», иногда делая пометки левой рукой. На коленях Розы лежала книга Анни, но сюжет ее не захватил. Она уже поняла, что человек с перекошенным ртом — не убийца. И повесть кончится поцелуем и свадьбой. Повесть о настоящей любви. Но никто не пишет, что идет за свадьбой — что происходит, когда Джейн Эйр выговаривает мистеру Рочестеру за то, что он опять испачкал соусом свой сюртук. Роза не желала становиться замужней дамой; она хотела стать знаменитостью. Через пять лет ей уже будет столько же, сколько Китсу, когда он умер… Она не будет, не будет, не будет заперта в темнице домашних забот, даже если это будет стоить ей хирургического вмешательства в ее организм. Она втянула живот, ощутив в себе это. Роза стала убеждать себя, что времена, когда операции грозили заражением крови, давно прошли. Операция стоила 120 гиней — наверно, за эти деньги можно купить «роллс-ройс». Ей пришлось обратиться к тому, от кого она забеременела. Парень был так ошарашен, что даже не усомнился — он ли отец ребенка. Он немедленно дал деньги, лишь бы отделаться от этой проблемы. Роза молча их взяла, подумав, что так берут деньги проститутки. Деньги были платой за молчание.
От станции метро «Паддингтон» они проехали до Бейкер-стрит и очутились в наполненном выхлопными газами центре Лондона. Анни вызвалась понести сумку Розы. «Я не инвалид», — запротестовала Роза, но была благодарна за заботу. Они миновали очередь перед музеем восковых фигур мадам Тюссо, затем пересекли Марилебон Роуд. Там Роза увидела церковь с красивыми старинными часами и пожалела, что не верит в Бога.
На середине Харли-стрит Анни остановилась перед черной дверью с бронзовым колокольчиком. Роза чувствовала себя совсем плохо.
— Позвони, — попросила она Анни.
Дверь открыла седоволосая женщина в белом халате. Она провела их по холлу с мраморным полом в ультрамодную приемную, эхо от ее шагов отдавалось под потолком. Здесь стоял стеклянный столик для кофе, на котором лежали газеты, на стенках висели картины в стиле поп-арта. Две длинноногих девушки оживленно беседовали, сидя на софе. Роза внезапно почувствовала себя как школьница перед экзаменом. Она сжала кулаки, и ногти впились в ладони.
Показав на два стула, женщина села по другую сторону стола и взяла ручку. На ее лице появилась холодная профессиональная улыбка.
— Кто из вас миссис Кассиди?
— Я. Мисс Кассиди, — поспешно добавила Роза. Женщина продолжала улыбаться.
— Нам легче называть всех наших посетительниц «миссис». Теперь надо оформить кое-какие бумаги, и вас проводят к доктору.
— Она может пойти тоже? — спросила Роза, кивнув на Анни.
Женщина нахмурилась.
— Пожалуйста, — попросила Анни. — Я не буду мешать. Я уйду, когда мне скажут.
Роза положила ладонь на руку Анни.
— Она мне нужна. — Это звучало несколько мелодраматично, но это было правдой. Женщина пожала плечами.
— Только на минуту, чтобы вы освоились здесь.
Затем Роза заполнила кучу бумаг, перечислив все свои болезни и выписав самый большой чек за всю свою жизнь. Затем, почти не прочитав, подписалась под листком, в котором давала разрешение доктору выполнить все хирургические операции, которые он сочтет необходимыми.
Сестра повела их наверх по лестнице. Здесь была совсем другая обстановка. За массивной дверью лежала дорожка из линолеума. У стены стояли столики на колесиках и инвалидные коляски, над ними висели репродукции картин известных мастеров. Другую сторону закрывали занавески. На противоположном конце коридора были видны еще одни двери. Вдоль стен на уровне глаз располагались лампы. Роза почувствовала обычный запах больницы.
Сестра показала им дорогу — за одну из занавесок, и там приказала Розе раздеться, облачиться в больничный халат и лечь на кровать.
— Не так, чудачка, — хихикнула Анни. — Завязывать пояс надо сзади. Вот так.
Роза забралась на высокую кровать, вперившись в висевшие на стене «Подсолнухи» Ван-Гога.
— По крайней мере, слава Богу, что он оказался богатым американцем.
В этот момент снова появилась сестра, она вкатила тележку с ужасающими инструментами.
— Все, — сказала она. — Время для посетителей окончено.
У Розы забилось сердце. Вот сейчас все и наступит. Анни соскользнула с кровати и дотронулась до руки Розы.
— Ну как ты, ничего?
Роза кивнула, но у нее было такое лицо… Внезапно она прошептала то, что было в ее голове:
— Я боюсь.
Анни обняла ее за плечи.
— Все будет прекрасно, — спокойно и твердо произнесла она. — Я это тебе обещаю. — Она дошла до
