ужасен. Ничего удивительного, что городской совет пожелал вновь скрыть его!
Через несколько страниц она нашла следующую запись: «Лечение истерической, или функциональной, немоты может повлечь за собой агрессию. Одна пациентка заявила, что намеренно отказывалась говорить, не желая расставаться с чувством злобы. Если бы она высказалась, облекла свою молчаливую злость в слова, её гнев улетучился бы, потерял накал. Когда пациентку успешно излечили от немоты, она стала буйной и полной ненависти. Ни за что не хотела выписываться из больницы и возвращаться домой, боясь, что совершит дикие преступления против тех, на кого возлагала ответственность за свою немоту».
Сейчас Шарлотта написала на последней странице своих заметок: «Если женщине пришлось замолчать ради спасения жизни, что может заставить её вновь заговорить?»
Подумав, приписала: «У человека без голоса нет прошлого, как у камня или собаки».
Серый человек не забыл Донну. Он с наслаждением думал, как поиграет её большими титьками, если старики дадут команду. А если нет, плевать, он знает проститутку в Риме, у которой такие же длинные чёрные волосы, длинные ноги. Заставит её одеться так же, в такую же коротенькую красную вещицу, какую носит канадская сучка, а потом позабавится с ней. Та проститутка делает почти всё. Улыбаясь, он шагал по закоулкам Урбино. «Вспахать по полной» – так он это называл. Тут неожиданно чья-то рука хлопнула его сзади по плечу; с удивительной быстротой он развернулся, сжав кулак в левом кармане пиджака.
– Легче, легче, – успокаивающе сказал другой. – Я ж пошутил, Бенни, – Глаза его сузились в осторожной усмешке.
– Альберто! Ну и чудеса! – Серый человек, казалось, не слишком обрадовался встрече. – Слыхал, тебя убили в том деле в Палермо. Вечно всё путают.
– Операция прошла неудачно, но пациент выжил.
– Симпатичный шрам.
Собеседник, молодой, кричаще одетый, коснулся багрового следа, идущего от правой скулы вверх и пропадающего в волосах над ухом.
– А, это? Дешёвая татуировка. Идёт мне, скажи?
– Что здесь делаешь?
– По делу приехал. А ты?
– Отдыхаю.
Молодой человек расплылся в широкой улыбке и легко повёл подбородком, указывая на левую руку, по-прежнему лежащую в кармане пиджака.
– Говорят, здесь хорошая охота.
– Я тоже слыхал.
– Ну, хорошего отдыха!
– Обязательно. Встретимся ещё, – сказал серый человек и пошёл своим путём.
– Надеюсь, не встретимся, Бенито, – прошептал другой. – Очень надеюсь.
ЧУДО № 20
КАРТОН РАФАЭЛЯ
– Всего лишь телефонный звонок, – сказал голос на другом конце провода.
– Ты давал слово, что мне не придётся опять…
– Слова даются, чтобы их нарушать, и ты знаешь это лучше других. Мы больше не хотим никаких чудес, не так ли? Никаких предсмертных признаний, ничего такого, да? Слишком много стало признаний.
– Но я не спорю, никаких связей…
– В том-то всё и дело, что у тебя нет связи с этим храбрым следователем в Милане, с его большим болтливым ртом и страстью к правде и возмездию. Важно время, когда ты велел… задействовать его. Если сопоставят даты или записали телефонные разговоры, то увидят, что мои компаньоны и я встречались на деловых совещаниях или в уличных кафе при сотнях свидетелей. Понимаешь, старина, нам не выбраться сухими из почти двухлетнего процесса в Милане, если тщательно не подготовимся. Теперь я даю тебе возможность помочь нам в этом… как ты однажды уже помог, помнишь? Как мы недавно помогли тебе…
Не думаю… Он знал, что этот человек и его консорциум «компаньонов» прекрасно могут обойтись в своих неприятных делах без его помощи. Звонок вовсе не был обязателен, просто это часть их игры с ним в кошки-мышки. «Вынуждают, – подумал он, – взяться за старое, с которым я давно покончил. Такова их цена за свободу, а потом могут опять взмахнуть битой».
Голос в трубке немного потеплел, приобрёл шутливую интонацию в манере принявшей его страны.
– Соглашайся, дружище! Приободрись! Один звонок, только и всего! Скажешь, что руководствуешься благородными намерениями. У тебя отличное алиби: ланч с англичанкой! Кто тебя заподозрит с таким первоклассным прикрытием?
Или вас. Или вас.
– Ничего не готовите… фатального?
– Просто небольшое предупреждение, маленький урок всего-навсего.
Как ни причёсывала Шарлотта жидковатые светлые волосы, всё было бесполезно.
– Взгляни на себя хорошенько! – сказала она вслух. – можешь платком повязаться, как монашка, и то краше будешь.
Но даже когда зеркало подтвердило худшие опасения (тощая, увядшая, плоскогрудая – такой она увидела себя), она не могла подавить чувство предвкушения встречи за ланчем с графом Маласпино. Последние несколько дней из головы у неё не выходила глупая фантазия, что граф – вроде современного герцога Федериго, – мысль, которую она решительно отвергла, выбирая, что надеть, из кучи разномастных блузок и юбок, строгих пар бежевых и голубых тонов, слегка грязноватых, как бы говоривших за неё: «Я уже в годах, к тому же англичанка, поэтому, пожалуйста, не смотрите на меня, я предпочитаю, чтобы не смотрели».
Позвонила консьержка, сообщить, что посыльный принёс коробку для синьоры Пентон; голос у неё при этом звучал почти заговорщически. Такой же был у неё и вид, когда она протянула небольшую коробку, в которой оказался букетик свежих веточек жасмина. Открыв её, Шарлотта вдохнула опьяняющий аромат крохотных белых цветов и нетерпеливо прочла приложенную карточку: «Синьора Пентон, вы, должно быть, переживаете из-за вашей картины. Примите, пожалуйста, этот подарок в память о нашем разговоре о мороженом. Жду вас к чаю в полчетвёртого, как всегда. Франческо Прокопио». Увидев подпись, она почувствовала острую боль, которую отнесла на счёт разочарования.
– Желаете, чтобы я поставила их в воду у вас в комнате? – спросила консьержка. – Так чудесно пахнут!
– Да, спасибо.
Шарлотта отдала ей потерявшую свою цену коробку с цветами и вышла из пансиона, пока старуха не начала задавать вопросы.
Голуби толпились у фонтана на площади Республики, их перебранка мешалась с шумом студентов, идущих из университета через пьяццу домой перекусить. Было настолько тепло, что в пиццерии напротив распахнули двери, и шеф-повар сидел в своём белом наряде на скамье, подставив лицо солнцу. Дым его дровяной плиты плыл к Шарлотте. Запах дыма вместе с длинными синими тенями и желтоватым булыжником, выложенным в виде набегающих волн, которым была вымощена площадь, – всё это напомнило ей летние прогулки с Джоном по ветреным галечным пляжам в Норфолке.
Она встретилась с графом в изысканном небольшом ресторанчике, помещавшемся на боковой улице в подвале, который был высечен в каменном склоне холма. Поскольку окна в нём были только в передней стене, а сверху всей своей массой над ним нависало шестиэтажное средневековое строение, дневной свет проникал в него лишь на несколько шагов от двери. Освещаемый одними свечами, ресторан походил на пещеру, где весь город хранил свои тайны, и после яркого октябрьского солнца Шарлотта с трудом нащупывала путь к столику. Идя впереди графа Маласпино, она споткнулась, и он подхватил её под руку, чтобы не дать упасть.
– Простите, граф!
– Прошу вас, зовите меня Дадо.
