Нравились его земной юмор и массивная фигура с лицом цвета красной земли, не то что городская бледность Джона. Прокопио казался надёжным, как кирпичный фермерский дом на прочном фундаменте.
– И я, я тоже люблю точность, – сказал он. – А запах, когда печёшь что-то? Что за дивный запах, правда?
– О да, запах пекущегося печенья или торта ни с чем не сравнить!
Он изучающе смотрел на неё.
– У вас хорошее лицо, Шарлотта. Не сказать, красивое, но милое, открытое лицо, сразу видна благородная душа.
– Ну что вы… – смутилась она и покраснела. – Спасибо… право, вы…
Она бросила взгляд на часы и принялась собирать заметки Паоло. Прокопио взял её руки в свои, и она заметила, какими белыми выглядят старые шрамы на его запястьях, покрытых синяками.
– У вас холодные пальцы. Такими хорошо готовить пастри, не хлеб.
Волной накатило волнение. От тепла его крупных рук хотелось уронить голову на стол и расплакаться. Она поняла, и уже не в первый раз, что это означает новую тяжесть на сердце, но теперь не тяжесть потери, как было после расставания с Джоном, а тяжесть сладостно-горького обретения, нового и небывалого.
– Простите, Шарлотта. Если вы пришли сюда, надеясь увидеть героя, то я не тот человек. Я бы хотел быть героем, но, как говорится,
Старинное пожелание удачи в опасном деле было единственное, на что он осмелился, прощаясь с ней.
ЧУДО № 39
ЧАСОСЛОВ
– Повторите ваши угрозы, синьорина Рикко, что именно вы сделаете с этим так называемым доказательством? Загибая изящные, украшенные кольцами пальцы, немка перечислила обвинения Донны:
– Вы сказали об уничтожении деревни, которое, возможно, расследовал отец моего мужа. Сказали, что жители той деревни были его испольщиками и, вероятно, коммунистами, партизанами, агитаторами – что вполне обычное дело для того времени, уверяю вас. А не приходило вам в голову, что они могли быть просто дезертирами, людьми, которые отказались сражаться за свою страну? В таком случае долг отца моего мужа был доложить об этом, и тогда их арестовали бы. Что же до… как вы сказали? Что-то насчёт того, что вилланы «сделали» с Сан-Рокко? Извините меня,
Сбитая с толку железным хладнокровием графини, Донна решила, что, очевидно, её подвела память, что-то она забыла в записях Паоло – или же сам он. Всё выглядело не таким убедительным, каким казалось ночью в постели.
– Но ведь неспроста же немая бросилась на графа! – выпалила она.
Графиня подняла плечи с видом полного безразличия:
– Даже если допустить, что она бросилась на моего мужа, а не на картину Рафаэля, как утверждают все, кроме вас, чем это повредит Дадо?
– Значит, вам всё равно, если Джеймс передаст по телевидению материал о старом графе? – в отчаянии спросила Донна.
– Я мало уважаю телевидение, – ответила графиня, сохраняя спокойствие, – но уверена, что Джеймс не рискнёт затевать судебную тяжбу, выдвинув какие-то обвинения, которые основаны всего лишь на предположениях.
В дверях появился граф Маласпино. С извиняющимся смешком жена объяснила ему причину столь неожиданного визита.
– Моя дорогая Донна, – сказал граф, глядя на неё с выражением неподдельной озабоченности, – понимаю, что ты чувствуешь себя оскорблённой после нашей… размолвки, но это не способ разрешать конфликты.
– Да пошёл ты! Дело не в этом! – Хотя, конечно, дело было в этом, и, несмотря на всю свою браваду, она готова была расплакаться. Она-то представляла себе совершенно иную сцену: она выкладывает информацию, полученную от Паоло, графиня бледнеет, как в тот первый раз, граф раскрывает свою позорную тайну (какая бы она ни была) и – алле-оп! – самолюбие Донны удовлетворено! Теперь она поняла, что пришла не подготовившись и снова не сдала экзамен.
Графиня довершила унижение, налив ей чашку чаю:
– Один из особых травяных сборов мужа. Очень успокаивает.
– Я велю своему водителю отвезти… – начал граф.
Донна со стуком поставила чашку на стеклянный столик.
– Не трудитесь! Я приехала на такси, на нём и уеду. Оно ждёт меня.
– Вы в порядке, синьорина? – спросил водитель, когда они мчались прочь по дороге, исчерченной, как тюремная роба, тёмными тенями кипарисов.
– Я отлично, – ответила Донна. Ей так и слышался голос графа, позвонившего Джеймсу, как только она покинула дом. Какой же идиоткой она выглядела! Больше чем идиоткой! Нет, не может она вот так вернуться и посмотреть в глаза Шарлотте. Просто
– Тут должна быть разрушенная деревня с церковью, Сан-Рокко, – знаете, где это? В долине где-то поблизости?
Водитель кивнул:
– Конечно знаю. Несколько миль в сторону от дороги на Урбанию.
– Можете отвезти меня туда?
– Плохая дорога, синьорина, белая, гравий да пыль. Жалко машину.
Донна полезла в сумочку и достала смятые банкноты.
– А если заплачу… вдвое?
Граф смотрел на жену, которой много лет назад признался в своём участии в событиях в Сан-Рокко, хотя и представил его в сильно искажённом свете.
– Ты была права, дорогая. Джеймс не осмелится повторить её утверждения.
Жена закурила сигарету и крепко обхватила себя руками, словно удерживая в себе свою женскую привязанность к мужу.
– Только не с
– Тогда… что тебя беспокоит, дорогая?
– Сперва Шарлотта Пентон по телефону, теперь эта шлюшка…
– Я говорил тебе, Грета, что всё уладил с синьорой Пентон. Поначалу я не воспринял её всерьёз, но потом…
– Слишком много было промашек вроде той, недавней, Дадо.
– Знаю, дорогая, прости. Я… слаб. Но Шарлотта Пентон никогда не посмеет…
– Может, не посмеет, а может, тебе только кажется, что не посмеет, но
– Не думаю…
– Ты рассказал мне
– Почти все, дорогая. Ты должна позволить мне иметь свои маленькие секреты.
– Нет, Дадо, – сказала она, выпустив кольцо дыма, – лучше тебе рассказать всё до конца.
Он сжал ладонями её щёки и заглянул в холодные голубые глаза, которые так любил. Они неподвижно смотрели на него.
– Ты всегда говорила, что лучше не знать слишком много, Грета… Полагаю, ты имела в виду своего отца…
