— Разумеется, не против! — Что это с ней? — Отдашь, когда сможешь. Не торопись.
— Спасибо, Джек. — Она оттаяла, но только на мгновение. — Извини за мое появление утром. Надеюсь, что не особенно помешала.
Ему показалось, что брови ее приподнялись, — эдакий все понимающий взгляд. Но ему было плевать на инсинуации.
— Она моя студентка, — с укоризной сообщил он.
— В самом деле? И чему ты ее учишь? Азбуке?
Джек насупился:
— Я выйду, помогу тебе поймать такси.
— Нет! Я хотела сказать спасибо, но думаю, что обойдусь автобусом. — Она уже собралась уходить, потом нерешительно обернулась и вдруг подошла к нему своей твердой длинноногой походкой и поцеловала в щеку. Он ответил тем же. — Спасибо за игру и за постель. Увидимся.
— Увидимся, — эхом откликнулся Джек, провожая ее в коридор. Он открыл дверь и стал смотреть ей вслед. Куда же она пойдет? К подруге? К другому мужчине? Она не сказала, не хотела говорить, а он предпочел не спрашивать. Прекрасно. Джек закрыл дверь.
Сыр, арахисовое масло, чуть-чуть острой итальянской приправы, кукурузные чипсы и ледяное пиво. Вкуснятина. У Джека потекли слюнки. Он пошел на кухню, открыл холодильник. Какие загадочные существа эти женщины! Он знал Фрею десять лет, и все же она не сказала ему, что порвала со своим парнем; в то время как Майкл, которого он видел всего дважды и не питал к нему никакой симпатии, сразу все ему выложил. Мужчины слишком прямолинейны. Джек все еще не знал настоящей причины разрыва, но ему было совершенно ясно, что Майкл Фрею не ждет. Когда Джек сказал ему, что Фрея больна и ей надо где-то приклонить голову, Майкл прямо заявил: «Она твоя подруга, ты о ней и позаботишься».
Конечно, Майклу хорошо давать советы. Невыполнимые. Ему, Джеку, надо писать роман. Джек провел пальцем по внутренней кромке банки с арахисовым маслом и засунул палец в рот — восхитительно. В любом случае заботиться о Фрее — все равно что опекать саблезубого тигра. Фрея всегда делала то, что хотелось ей, и сегодняшний день — не исключение. Она сама виновата в том, что так и не устроила себе приличного гнездышка, что так и не нашла квартиру, которую могла бы назвать своей, оправдывая себя тем, что любит свободу. Джек выдавил чуть-чуть острой итальянской приправы на сыр, прижал к нему кусочек слегка черствого хлеба и откусил большой кусок. Как Фрея и Майкл вообще могли сойтись, для Джека было загадкой. Что она нашла в этом «белом воротничке», торчащем в своем офисе каждый день с девяти до пяти, в этом стряпчем из какого-то захолустного штата на Среднем Западе? К тому же парень оказался настолько примитивным, что стал жаловаться Джеку, мол, ужин в «Фуд» обошелся ему в триста шестьдесят пять долларов, «не считая чаевых». Джек рассмеялся, уронив несколько крошек. Ему это начинало нравиться. Майкла можно охарактеризовать тремя словами. Вышло так ладно, что ему захотелось записать свои мысли. Прихватив с собой бутерброд, он вошел в кабинет, чтобы забить получившееся творение в компьютер — в файл, который он так и назвал: «Идеи». Туда заносились наблюдения, остроты и обрывки подслушанных диалогов. Все, что угодно, кроме собственных мыслей. Этот файл по количеству знаков был на самом деле больше, чем тот, основной, с романом.
Когда Джек открыл дверь в комнату для гостей, то есть в свой кабинет, первое, что бросилось ему в глаза, — его узкая кушетка. Обычно она служила корзиной для бумаг, грязного белья, сломанных электрических приборов и прочего мусора, но сейчас была аккуратно, с поразительной симметричностью застелена, в центре красовалась стопка аккуратно сложенного постельного белья, его столь же тщательно сложенная полосатая рубашка и десятидолларовая купюра, на которой лежала записка: «За постель. Ф.». Джек взял записку и улыбнулся, глядя на хорошо знакомый почерк. Какая она все-таки забавная при всех ее снобистских замашках. Ему припомнились все эти безумные, обильно сдобренные кофеином диспуты, на которых она председательствовала; вечеринка-сюрприз, которую она организовала для Ларри, когда он получил свою первую работу на телевидении; бессчетное количество старых фильмов — они просмотрели их вместе, положив ноги на сиденья предыдущего ряда, поглощая поп-корн с двойной порцией масла. Досадное чувство вины, смутно терзавшее его все утро, разрослось до гигантских размеров, превратилось в чувство… сожаления? Заботы? Симпатии? Стыда? Когда он спросил ее, куда она направляется, она ответила — домой, конечно. Но у Фреи не было дома. Ее семья жила в тысячах миль от Нью-Йорка, в Англии. Майкл вышвырнул ее на улицу. Она осталась одна в самом одиноком городе на свете. Джек выставил ее из дома и после этого еще смел называть себя ее другом.
Джек бросил остаток бутерброда на стол. Глупая женщина! Ну почему она родилась такой гордой? Джек схватил ключи и помчался к входной двери. Так, секунду: а как насчет велосипеда? Джек вытащил его на улицу, выругался — жирные от масла руки соскальзывали с руля. Перебежками пересек тротуар, выскочил на дорогу и, оседлав велосипед, помчался в том направлении за ней. Машины сигналили, кто-то высунулся из окна: «Эй, кретин, движение одностороннее!» Да знаю, знаю. Джек изо всех сил жал на педали. Но ее нигде не было видно.
На перекрестке Джек ненадолго остановился. Автобус, двигавшийся в северном направлении, подъезжал к остановке. Джек заглянул внутрь, но за грязью, покрывавшей окна, ничего рассмотреть не сумел. В любом случае к Майклу она не поедет, а значит, и на севере ей делать нечего. Великолепно, Ватсон. Так куда же она пошла?
Джек петлял среди транспорта, не дожидаясь зеленого огонька, и мчался что есть мочи к Седьмой авеню, к остановке автобуса, что шел в центр. «Ты безумец», — говорил он себе, старый велосипед трещал и скрипел под ним. Она могла свернуть на любую из дюжины улиц. Или зайти в кафе. Могла в конце концов поймать такси, если, конечно, у нее осталось хоть немного денег, что маловероятно. Ты ублюдок, сказал себе Джек, переключая проржавевшую передачу на номер первый.
Когда ему исполнилось четыре, родители его развелись, и мать взяла его и Лейна, который тогда только родился, к себе в Атланту. Дом на Беннинг-стрит был первым домом, который остался у него в памяти, — кровать орехового дерева, горничная по имени Абигайль, лущившая пекановые орешки на заднем крыльце, в школе девочки в платьицах, которых он дергал за ленточки. Джек почти не помнил мать — она часто бывала в отъезде, однако помнил, что был счастлив. Но однажды все изменилось. Он узнал, что мать вновь собирается замуж и будет жить где-то далеко. Она хотела взять Джека с собой — разумеется, хотела, — но отец не допустил бы этого. Настало время для «мальчика» ощутить себя сыном и наследником, почувствовать себя одним из Мэдисонов. Джек помнил бурные семейные советы поздно вечером, «чтобы не беспокоить детей», взволнованные голоса в гостиной. Помнил, как приходили письма, от которых голос у матери становился испуганным и хриплым, и наконец, вскоре после его седьмого дня рождения, прибытие шикарной сверкающей машины и его, Джека, чемоданы на пороге, плачущую Абигайль, утиравшую фартуком слезы, и отца, высокого и недосягаемо прекрасного, как золотое божество, незнакомца, который, опустив ему тяжелую ладонь на плечо, сказал: «Сын, я пришел забрать тебя домой»…
Это не она? Джек заметил высокую женщину в черном, она куда-то спешила.
— Фрея! — закричал он. Но когда подъехал поближе, оказалось, что это не Фрея, а молодой индеец с подкрашенными глазами и губами — «голубой крейсер», ищущий приключений.
Проехав еще квартал, он свернул налево вместе с потоком машин. Черт, впереди был автобус, из него выходили две «крольчихи»-гимнастки с объемистыми спортивными сумками. К автобусу выстроилась очередь. Джек затащил свой велосипед на тротуар и поехал к остановке, лавируя между пешеходами. «Простите, сэр… простите, мэм». Он заметил фигуру в темном со светлыми волосами. Она? Нажал на звонок. Раз, другой.
К тому времени как он подъехал к остановке, она была уже одной ногой в автобусе, рука на поручне.
— Фрея, подожди! — крикнул он.
Она обернулась с отсутствующим видом, будто только что очнулась ото сна, нашла его глазами. Ему показалось, что она плачет. Но тут он вспомнил, что Фрея никогда не плачет.
— Джек?.. В чем дело?
— Я знаю о Майкле, — прокричал он через головы пассажиров. — Я звонил ему утром. Тебе ведь некуда идти, так?
Фрея открыла рот и снова его закрыла.
— Есть куда.
