Рыба, кровь, кости

раздумывала она, можно ли сказать, что у меня хорошая родословная? Что делала Магда, когда у нее наступали месячные во время гималайских экспедиций? Была ли она пылкой натурой, у которой кровь кипит, или хладнокровной? А я? Во Франции женщину, которая убила, находясь во власти предменструального синдрома, могли помиловать. Убийство, совершенное в порыве страсти, не вызывало вопросов. Хладнокровные преступления общество приемлет гораздо менее охотно.

Она принялась раздумывать о почти враждебном хладнокровии, с которым Ник держался по отношению к ней с того самого посещения калькуттского мусорного поселка. Клер еще очень живо помнила, как незаметно проскользнула через деревню и обнаружила, что Ник ждет ее в такси, как и обещал проводник с замогильным лицом. Однако взгляд Ника на произошедшие события весьма отличался от ее собственного:

– Когда ты побежала, крича, что ты из ЮНИСЕНС, и все, кто меня окружил, помчались за тобой, я пытался не терять тебя из виду, но не смог догнать – и они, к счастью, тоже. Человек, знавший, где живет семья этого химика, – какой-то дядя, кажется, – сказал, что ты в безопасности и что я только снова разворошу осиное гнездо, если пойду за тобой. Он согласился привести тебя сюда.

– Ты его не спрашивал, чем вызвано это буйство?

– Это не было буйством, Клер. А парень, если честно, нес много всякой коммунистической чепухи. Сплошь про эксплуатацию масс трудящихся большими компаниями вроде ЮНИСЕНС. Сказал, что химиков несправедливо уволили, что были какие-то махинации с испытуемыми – им мало заплатили или что-то в этом духе. Напряженность сейчас очень велика – отголосок гуркхских волнений. А в той деревне полно людей из разных племен и Ассама, которые хотят независимости от Индии. Многих мужчин недавно вышвырнули с работы, что тоже подлило масла в огонь. Как и твой американский акцент, и твое американское отношение.

Клер, никогда не подозревавшая, что имеет какое-либо «отношение», не говоря уже об американском, попросила Ника дать ему определение, но тот лишь нетерпеливо потряс головой. Даже после того, как она повторила рассказ Сунила, Банерджи отказался воспринимать слухи о Джеке всерьез.

– У них уши отваливаются? Не может быть, чтобы ты поверила в такую ахинею, Клер.

Следующие слова он выдавал по одному, словно возводя кирпичную стену между своими взглядами и ее.

– Эти люди пришли к Джеку уже больные раком, понимаешь, простые люди, которые, возможно, не отдавали себе отчета в том, что значит принимать участие в опытах.

В конце концов она оставила этот разговор, но тревога не исчезла, а Ник с тех пор проявлял заметно меньше дружелюбия. Теперь, сидя напротив нее в джипе, он противился всем попыткам завести разговор, отвечая скупо и неохотно. Клер решила сосредоточить внимание на подъеме. Сначала дорога тянулась вдоль ровного русла реки Тисты или Тиисты (все зависело от возраста карты, к тому же еще выше поток разделялся и получил название Лачен/Лачунг: в этой стране названия менялись с каждым изгибом и поворотом истории), но последние несколько миль она бежала сквозь густые заросли кардамона и каучуковых деревьев, круто поднимаясь и опускаясь. Впереди был Калимпонг, седловина горного кряжа, вознесшегося на четыре тысячи сто футов – всего на пятьсот футов ниже возвышенности Ринкингпонг, точки, с которой велась триангуляция во время первоначальной съемки территории городка.

– Тут все названия напоминают о пинг-понге? – спросила Клер Ника, когда их джип в последний раз взревел на повороте.

Он слегка улыбнулся. Не та улыбка, что способна растопить лед в сердце, подумалось ей, но все-таки улыбка. Первая за несколько часов.

– Даже то имя, которым лепча[48] сами называют себя, звучит шутливо, – ответил он. – Ронг-па.

– Это означает «сын заснеженной вершины, сын бога», – добавил водитель, заявивший, что сам является наполовину лепча, наполовину гуркхом. Он уже предупредил своих пассажиров о действующем комендантском часе из-за продолжающихся вспышек гуркхского мятежа.

Клер знала, что Калимпонг не впервые переживает драматические события. В начале 1900-х годов город наводнили агенты британской разведки, шпионившие за русскими, альпинистские разведывательные группы, останавливавшиеся здесь по дороге на Эверест и обратно, тибетские караваны с мулами, груженными шерстью. Бродя по грязным улочкам, застроенным невысокими домиками, Клер была потрясена их сходством с каким-нибудь первым пограничным поселением в Вайоминге; это впечатление усиливалось благодаря деревянным мосткам тротуаров и скоплениям вьючных животных, привязанных на главной улице. Калимпонг, судя по всему, по сей день оставался приграничным городом. Могло показаться, что он взят из кадров какого-нибудь старого вестерна, если бы не причудливая смесь лиц и костюмов людей, прокладывавших себе дорогу по его улицам, – неизменное свидетельство того, что этот городок когда-то был перекрестком Азии, Гонконгом первопроходцев.

– Один из крупнейших центров мировой торговли, пока не закрыли тибетскую границу в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, – сказал водитель.

Он твердил, что это место до сих пор кишит шпионами – теперь уже китайскими, со времени мартовского восстания в Тибете, и вокруг действительно было множество бронзовокожих беженцев. В традиционных войлочных шляпах и одежде из толстой шерсти, несмотря на жару, тибетцы мешались с торговцами лошадьми марвари, которые сочетали твидовые пиджаки и белые лунги, непальскими дамами, щеголявшими кольцами в носу размером с обеденные тарелки, а также коренастыми местными гуркхами, чьи лица вовсе не вязались с теми зверствами, что приписывали им газеты.

– А где же все стрелки и полицейские для поддержания порядка? – поинтересовалась Клер.

Водитель, открыто заявивший, что является поклонником Клинта Иствуда, повернул к ней голову и ухмыльнулся.

– Никаких пушек, мисс. – Левой рукой он приподнял большой кинжал в ножнах. – Гуркхский кукри. В самый раз, чтобы обрубать им ветви или вражьи головы.

По его словам, он не расставался с ножом с тех самых пор, как Гуркхский национально- освободительный фронт в Дарджилинге начал требовать основания собственного государства Гуркхаленд, которое протянулось бы от Северо-Восточной Индии до Южного Бутана. Когда Клер спросила, что вызвало эту недавнюю вспышку в борьбе за независимость, ей ответили, что проблема существовала всегда.

– Особенно в этом году, мисс, так как перепись населения показала, что слишком много непальцев – особенно гуркхов – живут за пределами Непала. Но это совсем не недавнее дело. Моя семья приехала сюда в прошлом веке. Британцы нас наняли для работ по заготовке леса и чая. Тогда здесь было много земли. Теперь земли меньше, а нас больше, а Индия и Сикким хотят, чтобы мы ушли туда, откуда пришли. «Убирайтесь домой!» – кричит правительство. – Он пожал плечами, разводя руки в стороны и кладя их обратно на руль как раз вовремя, чтобы сделать резкий поворот к отелю «Горные вершины». – Но наш дом теперь здесь.

Старый отель, укрывшийся на дороге среди питомников орхидей, заслоняли от солнца пламенеющие листья больших кустов молочая, а двери его охраняли каменные львы – свидетельство тибетских корней владельца гостиницы. Именно здесь Ник и Клер ожидали встретить остальных членов экспедиции. Вместо них они обнаружили письмо от Джека, который предупреждал, что вместе с Беном и Кристианом все еще находится в Дарджилинге, куда они отправились получать сиккимские визы в главном управлении округа. Им не только отказали в визах из-за восстания, писал Айронстоун, но и изъяли подробные военные карты, выданные членам экспедиции «Ксанаду» в Лондоне, карты, которые невозможно было купить здесь; эта потеря, впрочем, не так беспокоила Джека. «У нас есть топографические карты девятнадцатого века, и я нанял проводников, которые знают эти места лучше, чем родинки на теле своих жен». Без виз, однако, путь в Сикким был наглухо закрыт, и дорога в Тибет, следовательно, тоже. Ник, подняв взгляд от письма, сказал, что Джек, похоже, предполагал разрешить все проблемы к этому времени.

– Он показал чиновникам наши карты только как доказательство, что мы достаточно хорошо экипированы, чтобы путешествовать самостоятельно. Но Сикким является одной из спорных областей.

Беспорядки усиливались, как сообщил им портье в отеле, особенно в деревнях, «где люди проще и более управляемы», а периодические комендантские часы делали все передвижения весьма затруднительными, если вообще возможными.