чтобы уж до такой степени? Не верится.
— Позвольте мне, — вмешался Жакмор, — присоединиться ко всему сказанному.
— Ах, какой талант! — вздохнул ризничий. — Нет, вы были просто… просто божественны!
— Будет вам, — сказал кюре. — Вы мне льстите. — Приосанившись, он любезно улыбнулся Жакмору: — Проходите, месье, садитесь…
Жакмор сел на стул.
Ризничий захлебывался от восторга:
— Ах!.. Ах!.. Когда вы произнесли фразу: «Храм — это вам не лейка», я едва не лишился чувств. Буквально! О, господин кюре, какой талант, какой талант! Или это: «Он не любит ваш клевер!» Какой шедевр!
— И ведь все, что я говорил, — чистая правда, — кивнул кюре. — Но не будем задерживать посетителя.
— Я пришел договориться насчет крещения, — напомнил Жакмор.
— Как же, помню, разумеется, помню, — отозвался словоохотливый кюре. — Что ж… сделаем все не откладывая. Приезжайте к четырем. Без двадцати я начну звонить. Так и условимся.
— Благодарю вас, господин кюре, — сказал Жакмор, поднимаясь. — И примите еще раз мое восхищение. Вы были… грандиозны!
— О! — воскликнул ризничий. — Вот подходящее слово: именно «грандиозны»! Вы грандиозны, святой отец!
Растроганный кюре с жаром потряс руку Жакмора.
— Жаль, что вы так скоро уходите. Я охотно пригласил бы вас отобедать… Но боюсь отнять у вас время…
— Я действительно тороплюсь, — сказал Жакмор. — В другой раз — с радостью. Спасибо. И браво!
Он вышел широким шагом. В храме было пусто и тихо. А на улице дождь почти перестал. Снова показалось солнце. Теплый пар поднимался с земли.
«Этого мне надолго хватит, — думал Жакмор. — Сходил в церковь два раза за один день — теперь можно еще лет десять не ходить. Или хоть девять с половиной».
Он сидел внизу в холле и ждал. На втором этаже, прямо у него над головой, расхаживали Анжель, Клемантина и нянька — сквозь толстый пол и потолок их шаги были еле слышны. А иногда все эти преграды пронзал младенческий визг и острой булавкой вонзался в барабанные перепонки Жакмора. Кричал Ноэль или Жоэль. Ситроен — никогда.
Наконец все спустились. Пизабелла надела для церемонии крещения розовое атласное платье с пышными лиловыми бантами, а к нему черные туфли и черную шляпку. Она боялась лишний раз повернуться, прикасалась ко всему кончиками пальцев и уже разбила три вазы.
Анжель был одет как обычно. А Клемантина — в черных брюках и со вкусом подобранном жакете. Трех поросят упаковали в вышитые нейлоновые конверты.
Анжель пошел выводить машину.
Клемантина держала Ноэля и Жоэля, а Ситроена доверила няньке. Губки его дрожали, он поглядывал на мать, но не плакал. Ситроен не плакал никогда. Клемантина в ответ смотрела на него с насмешкой и преувеличенно-ласково прижимала к себе Ноэля и Жоэля.
Машина подъехала к крыльцу, и все двинулись к ней. Первым шел Жакмор, нагруженный пакетами с леденцами, мелкими монетами и шкварками, чтобы раздавать по выходе из церкви ребятам, щенятам, жеребятам и прочей живности.
Небо все так же сияло синевой, цветущий парк переливался пурпуром и золотом.
Машина тронулась. Анжель старался вести плавно, чтобы не тревожить тройняшек.
Атласное платье няньки громко хрустело при каждом движении. Очень красивое платье. Но Жакмору больше нравилось другое, пикейное — оно лучше облегало фигуру. В этом же Пизабелла выглядела настоящей деревенской клушей.
Погруженный в раздумье Жакмор сумерничал у себя в комнате. Встать и зажечь свет было лень. Измотавшись за день и за всю неделю, он пытался восстановить душевный покой. В суете и спешке последних дней его ни разу не потянуло к психоанализу, и вот теперь, едва он уединился и расслабился, как ощутил в себе прежнюю гнетущую пустоту и апатию, которую лишь временно заслоняло обилие событий. Ни воли, ни желаний, он просто сидел и ждал, пока в дверь постучит служанка.
В комнате с лакированными стенами приятно пахло сосной, было тепло, но не душно, дыхание моря охлаждало знойный воздух. Редкие птичьи возгласы пробивались сквозь мелкий наждак цикадового стрекота.
Наконец за дверью поскреблись. Жакмор встал и открыл. Крестьяночка переступила порог и застыла как вкопанная — робость сковала ее по рукам и ногам. Жакмор включил свет, плотно закрыл дверь и ободряюще улыбнулся:
— Мы что же, боимся? — Получилось так вульгарно, что он на миг устыдился, но потом решил, что особу столь примитивную это ничуть не покоробит. — Садись сюда, на кровать.
— Ой, неудобно…
— Ну-ну, не надо меня стесняться. Устройся поудобнее, расслабься.
— Мне раздеться? — спросила девушка.
— Делай, как тебе удобнее, — сказал Жакмор. — Хочешь — раздевайся, не хочешь — не надо. Главное, чтоб ты чувствовала себя свободно, вот и все.
— А вы тоже разденетесь? — спросила она посмелее.
— Послушай, чем, по-твоему, мы собираемся заниматься: психоанализом или совокуплением? — не выдержал Жакмор.
Девушка пристыженно потупилась. В ее дремучем невежестве было что-то притягательное.
— Я не понимаю ваших ученых слов, — сказала она, — но готова сделать, что вы скажете.
— Да я же говорю тебе, чтоб ты делала, что хочешь, — объяснил Жакмор.
— А я привыкла, чтоб мне говорили точно, что я должна делать… Не мне же распоряжаться…
— Ладно, ложись как есть, — сдался Жакмор.
Он снова сел за письменный стол. Девушка постояла, поглядела на него исподлобья и, решившись, проворно сбросила платье. Обычное, ситцевое в цветочек, в которое переоделась по возвращении из церкви.
Глазам Жакмора предстало плотно сбитое, грузноватое тело, круглые налитые груди, еще не обезображенный тяжким трудом живот. Она подошла к кровати и легла. У Жакмора промелькнула мысль, что постель сохранит ее запах, который не даст ему спокойно заснуть.
Движения девушки были угловатыми — стыдливость еще давала о себе знать.
— Сколько тебе лет? — спросил Жакмор.
— Двадцать.
— Где ты родилась?
— Здесь, в деревне.
— И как прошло детство? Какое твое самое первое воспоминание? — Он старался говорить как можно непринужденнее, чтобы вызвать ее на откровенность. — Ты помнишь своих бабушку с дедушкой?
Она не отвечала и вдруг спросила сама:
— Так вы за этим меня звали — чтобы расспрашивать?
— За этим тоже, — уклончиво ответил Жакмор.
— Нет уж, нечего соваться, куда не просят. — Она села, спустила ноги с постели и прибавила: — Вы прекрасно знаете, зачем я пришла. Собираетесь вы заниматься этим делом или нет? Пусть я не умею разговоры разговаривать, но не такая дура, чтобы водить меня за нос.
— Ну и норов у тебя! — вспылил Жакмор. — Проваливай, раз так. Придешь завтра.
Девушка встала и потопала обратно. Однако, увидев сбоку ее грудь, психиатр передумал:
