— Не мешай, — отрезал Ситроен. — Мы играем.
— Хорошо-хорошо, не буду, — смирилась Клемантина. — Можно, я тут побуду и тихонько повяжу?
— В соседней комнате, — сказал Ситроен.
— В соседней! — сказал Жоэль. — Ура, корабль!
Клемантина вздохнула и нехотя вышла. Хорошо бы они всегда оставались такими же маленькими и хорошенькими, какими появились на свет. Как в тот первый день, когда они начали сосать. Она опустила голову и погрузилась в воспоминания.
Тут рядом заорала птица. «А, чтоб тебя, сбила окаянная, — чертыхнулся Жакмор. — Так хорошо получалось. Надо будет и дальше говорить о себе в третьем лице. Это окрыляет». Ему было еще идти и идти. В кустах по обе стороны дороги за зиму развелись прапрагаги (так называют потомственных гагенышей, подобно тому, как человечьих отдаленных потомков называют праправнуками) — белые, похожие на искусственный снег комочки копошились в ветках боярышника и суетливо чистили клювиками пушистые грудки. По обочинам лениво тянулись канавы, полные воды, сочной зелени и зеленых лягушек, наслаждаясь свежестью, пока не наступила августямбрьская сушь.
«Я влип, — продолжал свой монолог Жакмор. — Меня засосало. Я пришел сюда молодым, горячим психиатром, а теперь что: молодой-то я молодой, но весь пыл порастерял. Потеря весьма ощутимая. И все из-за этой вонючей деревни. Из-за этой мерзкой дыры. Помню, как я первый раз увидел распродажу стариков — ого! А сейчас мне на это дело наплевать, сам распрекрасно леплю оплеухи ученикам, хоть и без особой охоты, а как-то раз нахамил Хвуле, потому что иначе было нельзя. Так нет же, хватит! Собираюсь с мыслями и принимаюсь за работу. Так думал молодой Жакмор. С ума сойти, чего только не лезет человеку в голову!»
Под ногами психиатра чавкало. Булькало. Вякало. Клякало. Скользило. Над головой живописно метались вороны, беззвучно каркая — звук уносило ветром.
Интересно, подумал вдруг Жакмор, почему никто здесь не занимается рыбной ловлей? Море рядом, в нем полно крабов и прочей съедобной живности, в чешуе и без оной. Так в чем же, в чем же, в чем же дело?
А дело в том, что не было порта. В восторге от своей сообразительности, Жакмор наградил себя улыбкой.
Из-за ближайшего плетня торчала голова бурой коровы. Жакмор решил учтиво поздороваться, но голова была обращена в другую сторону. Жакмор окликнул животное. Но, подойдя поближе, понял, что это не корова, а одна отрубленная и насаженная на кол голова. Корову наказали. Табличка же упала в канаву. Жакмор подобрал ее и еле-еле разобрал заляпанную грязью надпись: «В другой…» пятно… «раз…» «будешь давать…» пятно… «больше молока…» Пятно, еще и еще пятно.
Жакмор сокрушенно покачал головой. Нет, он никогда не свыкнется. Ученики — это еще туда-сюда. Но бессловесная скотина… Он уронил табличку в грязь. Глаза и морду коровы выклевали птицы, так что она весело скалилась.
Еще работка для Хвулы, подумал Жакмор. Выловит — получит золото. Но на кой оно ему нужно — на него ничего не купишь. Выходит, золото тут непреходяще. И бесценно.
Ого, подумал Жакмор, кажется, ко мне возвращается вдохновение. Хотя сам предмет не представляет интереса: во-первых, ни с чем не сообразная цена золота Хвулы есть следствие особого порядка вещей, а во-вторых, мне на золото наплевать. Зато худо-бедно скоротал еще сотню метров.
Вот и деревня. Красная речка, лодка Хвулы и он сам, ловец отбросов. Жакмор окликнул его. Лодка подплыла к берегу, Жакмор в нее запрыгнул.
— Как дела? Что новенького? — бодро спросил он.
— Ничего, — ответил Хвула.
В голове Жакмора вдруг явственно сложилась мысль, которая смутно шевелилась с самого утра.
— Послушайте, — обратился он к лодочнику, — что, если я зайду к вам в гости? Мне бы хотелось кое о чем вас спросить.
— Пожалуйста, — сказал Хвула. — Почему бы и нет? Пошли. Вот только… вы позволите?..
Его словно подбросило пружиной, и он полетел в воду. Дрожа и фыркая, устремился к какому-то предмету и ловко ухватил его зубами. Это оказалась кисть руки, довольно маленькая, перепачканная чернилами. Хвула влез в лодку.
— Ну-ну, — пробурчал он, разглядев добычу. — Пацан Шарля опять не сделал задание по письму.
«Эта деревня ненавистна мне все больше и больше», — подумал Жакмор, рассматривая себя в зеркало.
Он сбрил бороду.
Клемантина проголодалась. За обедом она теперь пичкала детишек, а сама почти не ела. Она подошла к двери и повернула ключ в замке. Вот так. Теперь никто к ней не войдет. Вернувшись на середину спальни, она ослабила пояс своего полотняного платья. Бросила взгляд в зеркало на дверце шкафа. Потом закрыла еще и окно. Опять подошла к шкафу. Она тянула время, смаковала минутки. Ключ от шкафа висел у нее на поясе, на тонком кожаном ремешке. Она взяла его в руку, повертела перед глазами и вставила в скважину. Из шкафа воняло. Несло откровенной тухлятиной. И шел этот запах из обувной коробки. Клемантина взяла ее, открыла. В коробке на блюдечке разлагался кусок бифштекса. Чистая тухлятина, никаких мух, ни одного червяка. Мясо зеленело и смердело самым натуральным образом. Клемантина потрогала мясо пальцем. Мягкое. Понюхала палец. И запах в самый раз. Тогда она аккуратно взяла ломтик двумя пальцами и осторожно откусила малюсенький кусочек. Мясо было нежным, податливым. Клемантина медленно жевала, наслаждаясь тем, как расползается под зубами и пощипывает десны хорошо выдержанный бифштекс, и вдыхая крепкий душок из коробки. Отъев половину, она спрятала остаток в коробку и задвинула ее на прежнее место. Рядом стояла тарелка с пирамидкой сыра, достигшего почти такого же состояния, что и мясо. Клемантина несколько раз ткнула в него пальцем и палец облизнула. Потом с сожалением закрыла шкаф, прошла в туалетную комнату и вымыла руки. Ну наконец-то… Теперь можно лечь. На этот раз ее не вырвет. Она уверена, что желудок все удержит. Значит, просто надо было
