— Там кто-то есть в лесу, — сказал я, приглядевшись.
— Кто-то темный следит за ними из леса, — уточнила монахиня. — Кто же это?
— Дьявол, — ответила Мэри.
— Умница, — похвалила ее монахиня. — Это Сатана. Видите, как это напоминает сцену в райском саду? Так вот, художник хочет сказать нам, что Адам и Ева подвергались искушению и умерли, как и наш Спаситель со Своей матерью. Как умрем все мы.
— А почему он прячется? — поинтересовался Джим.
— Выжидает подходящего момента, чтобы нанести удар. Он умен.
— Но дьявола нет, — сказал Джим. — Мне об этом говорил отец.
Она мило нам улыбнулась.
— О нет, дьявол есть, дитя мое. Я его видела. Если будешь невнимателен, он тебя заберет.
— До свидания, — пробормотала Мэри, затем взяла меня за руку и потащила к лестнице.
— А как он выглядит? — задал вопрос Джим.
Я не хотел там оставаться, но был не в силах пошевелиться. Я думал, что монахиня рассердится, но ее улыбка, напротив, стала еще явственнее, а лицо из приятного сделалось пугающим.
Мэри потащила меня за руку, и мы побежали вверх по лестнице. Даже не остановившись в буфетной, мы преодолели следующий пролет, выскочили на улицу и остановились только возле скамейки у фонтана. Некоторое время мы ждали там, загипнотизированные струями воды, пока наконец не появился Джим.
— Вы, цыплята, будете повешены за бунт, — сказал он, подойдя к нам.
— Мэри испугалась, — объяснил я. — Надо было увести ее оттуда.
— Ты лучше собственные трусы проверь. — Джим покачал головой. — А она открыла мне одну тайну.
— Какую? — спросил я.
— Как распознать дьявола, когда он ходит по земле. Так сказала сестра Джо: «Когда он ходит по земле». — И Джим разразился смехом.
— Она и была дьяволом, — сказала Мэри, глядя на воду.
Тем вечером, когда мы вернулись домой, вино лилось рекой, и мои родители танцевали в гостиной под пластинку «Инк Спотс»[17] на «виктроле». Что-то зловещее висело в воздухе: отец и мать молчали, а в их поворотах и наклонах чувствовалась какая-то безрадостная тяжесть.
Перед тем как нам отправиться на боковую, появилась Бабуля и сообщила, что, пока нас не было, она встретила Мэвис с другой стороны улицы. Та рассказала, что бродяга нанес еще один удар. Дэн, муж Мэвис, выносил мусор и услышал какой-то звук в виноградной беседке. «Кто там?» — крикнул он. Ответа, конечно, не последовало, но Дэн увидел чью-то тень и два глаза. Дэн был гражданским летчиком, он облетел весь мир, и одним из его хобби было коллекционирование старого оружия. Он забежал в дом и схватил длинный турецкий нож с витым лезвием, похожим на плоскую замерзшую змею. По словам Мэвис, ее муж бросился из задней двери к беседке, но на полпути зацепился ногой за дернину, упал и порезал себе ногу. Когда он наконец прихромал под нависающие гроздья, бродяга уже исчез.
Пока моя мать сидела в кресле-качалке, покачиваясь с закрытыми глазами в такт музыке, отец померился силами со мной и Джимом в рукоборье, а потом Мэри станцевала с ним, встав босыми ножками на его туфли.
— Ну все, спать! — распорядилась наконец мама, так и не открыв глаз.
Наверху, прежде чем мы с Джимом разошлись по нашим спальням, он сказал мне:
— Он ходит по земле.
Я рассмеялся, а Джим — нет. Джордж пошел со мной и, улегшись у меня в ногах, моментально уснул. Ему что-то приснилось — он три раза дернул задней лапой и зарычал. Некоторое время я лежал, прислушиваясь к приглушенной беседе родителей внизу в гостиной, но разобрать ничего не смог.
Я ничуть не устал, а потому поднялся и подошел к столу. Рассказ Бабули навел меня на мысль записать его в тетрадь, пока история была еще свежа в памяти. Если Дэн и был мне чем-то интересен, так это своими вещами: леопардовой шкурой, сушеной головой, топорами, ножами, старинными пистолетами. В остальном же он был ничем не примечательным типом, если не считать паричка, который салфеткой лежал на его плеши. А вот Мэвис родилась в Ирландии, в городе Корк, и речь у нее была просто изумительная. Она выросла вместе с актером Ричардом Гаррисом,[18] который пел про торт на дожде.
Когда я закончил, внизу уже все затихло, и я знал, что родители наконец улеглись спать. Но я все еще не чувствовал усталости, к тому же события прошедшего дня никак не давали успокоиться. Любая мысль о смерти могла вызвать злобный дух Тедди Дандена. Чтобы не допустить этого, я выбрался из кровати и на цыпочках пошел вниз. В кухне я украл печенье, и тут мне в голову пришла мысль посетить Драный город.
Каждая старая деревянная ступенька по пути в подвал жалобно стонала, но храп отца, доносившийся из спальни на задней стороне дома, заглушал мою поступь. Оказавшись внизу, я мелкими шажками стал вслепую продвигаться в темноте, а когда уперся бедром в край фанерного мира, наклонился вперед и ухватился за шнурок выключателя. Солнце загорелось в ночи над Драным городом. Я был почти готов к тому, что фигурки сейчас бросятся врассыпную, но нет: они, видимо, услышали мои шаги и замерли, как по сигналу. Глядя на этих крохотных существ, я на мгновение задумался о собственной малости.
Оглядев фанерный город, я обнаружил бродягу с руками-булавками — он прятался в виноградной беседке, сделанной из зубочисток и зеленых нитей, за домом Мэвис и Дэна на другой стороне улицы. Умные сверкающие глаза напоминали два маячка, обшаривающие темноту.
Фабрика дебилов
Занятия начались в день настолько жаркий, что казалось, его украли из середины лета. По традиции, если у тебя была новая одежда для школы, ты ее надевал в первый день. Мама сшила Мэри два платья на швейной машинке. Джим вырос из того, что у него было, и ему купили новые рубашки и брюки в универмаге «Гертц». Я получил его обноски, но плюс к тому — новый комбинезон. Материя была жесткой, как бетон: на меня, все лето пробегавшего в шортах, казалось, повесили груз в пятьдесят фунтов. Я потел, как откормленная свинья, бродил, словно зомби, по школьным коридорам, заходил в библиотеку, в столовую, на спортивную площадку, и целый день, предвещая тяжкие труды, меня преследовал грубый запах новой холстины.
Джим перешел в седьмой класс и теперь учился в средней школе на Хаммонд-роуд, добираясь туда на автобусе. А мы с Мэри все еще были привязаны к фабрике дебилов прямо за углом. Ни она, ни я не были отличниками. Я сидел за партой, либо ничего не понимая, либо грезя наяву. Мэри должна была учиться в четвертом, но ее зачислили в особую группу класса «Икс», потому что никак не могли понять, кто она: слишком умная или недоразвитая. Те дети, про которых они не могли ничего понять, отправлялись в класс «Икс». У всех других классных комнат были номера, а у этой — только буква с оттенком чего-то второсортного, как в телерекламе: бренд «Икс». Проходя мимо этого класса, я заглядывал внутрь и видел там шизанутых детишек — они бродили по комнате, или бормотали что-то, или плакали. Мэри была среди них — сосредоточенно сидела с прямой спиной и кивала время от времени. Ее учительница, миссис Рокхилл, которую мы называли Рокхед,[19] была не ровня миссис Харкмар и не умела извлекать из Мэри все те ответы, что были известны Микки. Я знал, что Мэри на самом деле умная: Джим говорил мне, что она — гений.
Как-то раз Джима вызвали в кабинет психолога и заодно пригласили маму, чтобы она присутствовала во время теста. Джиму показывали страницы со всякими цветными кляксами и спрашивали, что он видит. «Паук кусает женщину за губу», — отвечал он. Или: «Больная трехногая собака ест траву». Потом его попросили вставить штырьки различных форм в соответствующие отверстия на деревянной панели. Он вставил все неправильно. В конце концов мама отвесила ему подзатыльник, и они вдвоем расхохотались. В шестом классе во все контрольные по любому предмету Джим вставлял что-нибудь о Джо Манигоутсе,