Мудрость йоги

используется, но проскальзывает идея о том, что причиной нашего незнания является нечто вроде тумана, заслоняющего от нас истину. Значительно позже, в одной из Упанишад, слово майя опять появляется; но к этому времени значение его уже подверглось значительным изменениям. Предлагались и отвергались разные его толкования, пока наконец выражаемая этим словом идея не установилась окончательно. В Шветашватара – Упанишаде мы читаем: «Знай, что природа – это майя, а разум, управляющий майей, – Сам Господь».

До великого Шанкарачарьи индийские философы употребляли это слово в разных значениях. Теорией майи занимались отчасти и буддисты, и у них это понятие получило значение, очень близкое к тому, что теперь называется идеализмом. Среди буддийских философских школ была одна, совершенно не признававшая существования внешнего мира. Она считала его иллюзией и называла майей. Отсюда и получило начало употребление этого слова в смысле, указанном в первых строках настоящей главы. Но майя веданты в последней форме развития этого учения – не идеализм, и не реализм, и даже не теория. Она служит простым обозначением того, что представляем собой мы и все, нас окружающее. Как я уже говорил, умы, создавшие Веды, упорно стремились к открытию и исследованию принципов бытия. Их задача состояла в том, чтобы проникнуть в самую сущность вещей, и у них не было времени заниматься подробностями или ожидать, пока они будут разработаны; их как бы влекла все вперед и вперед какая-то высшая сила и не давала им остановиться. Поэтому во всех Упанишадах мы на каждом шагу встречаем главные положения, вполне соответствующие положениям, устанавливаемым впоследствии так называемой современной наукой, тогда как второстепенные подробности в них часто ошибочны. Там мы находим, например, идею об эфире, составляющую основание одной из позднейших научных теорий, и идея эта является в форме гораздо более развитой, чем та, которую она получала до сих пор у современных ученых. Но это касалось лишь теоретических принципов; когда же авторы Упанишад хотели показать применение этих принципов, они совершали массу ошибок. В ведической литературе, а именно в Браманах, мы находим теорию всюду проникающего жизненного принципа, различные проявления которого составляют всю жизнь Вселенной. В Самхитах есть длинный гимн пране, проявляющейся в форме жизни. Некоторым из вас, может быть, будет интересно узнать, что в философии Вед есть также теории возникновения жизни на Земле, очень похожие на предлагаемые некоторыми новейшими учеными. Так, вы, конечно, знаете, что существует теория, согласно которой жизнь на Землю была принесена с других планет; в Ведах же некоторые философы говорят, что она принесена с Луны.

Эти ранние философы были очень решительны в обращении с принципами и удивительно смелы в предложении широких обобщений. В разрешении вопросов о тайнах Вселенной, которое они старались получить исследованием внешнего мира, они достигли всего, что только было возможно. Где их принципы оказываются недостаточными, там и специальные исследования новейшей науки не могли подвинуть вопрос ни на один шаг к разрешению. Если теория эфира не могла в древнее время разрешить вопроса о тайнах Вселенной, то и современная разработка в подробностях этой теории не приблизила нас к истине. Если теория всепроникающего жизненного принципа оказалась неудовлетворительной, как теория возникновения Вселенной, то она не стала лучше и теперь, при разработке ее подробностей, так как подробности не могут изменить принципа. Этим я хочу сказать, что в исследовании общих принципов бытия индусские мыслители были так же смелы, а в некоторых случаях и гораздо смелее, чем современные. Формулируя основные принципы, они пришли к некоторым более широким обобщениям, чем те, к каким приходили как до них, так и после них. Скажу больше – у них есть некоторые теории, к которым новейшая наука еще должна подойти, может быть, даже не как к строго обоснованным теориям, а только как к гипотезам. Например, они не только выработали в общих чертах теорию мирового эфира, но пошли дальше и предположили, что ум представляет собой не что иное, как более тонкий вид эфира. Все это, однако, не разрешало вопроса о том, что такое мы и что такое окружающий нас мир. На этот вопрос теперь обычно отвечают: наше знакомство с миром и нами самими только что начинается; подождем несколько тысячелетий, и вопрос будет разрешен. Нет, говорит ведантист, никакое познание внешнего мира никогда не даст ответа на этот вопрос. Разум ограничен, а выйти за его пределы невозможно. Человеческий разум не может отрешиться от понятий времени, пространства и закона причинности. Как ни один человек не может выйти из своей кожи, так никто не может выйти за пределы, определенные для него и всех нас законами времени и пространства. Любая попытка разрешить вопрос о причинности, времени и пространстве бесполезна, потому что сам вопрос уже заключает в себе признание существования этих трех принципов, а это совсем не доказано. Что же говорит о существовании мира веданта? Она говорит, что этот мир не имеет существования безусловного, но существует относительно, существует по отношению к моему уму, вашему уму и умам всех остальных существ. Мы воспринимаем этот мир посредством наших пяти чувств, а если бы у нас было шестое чувство, мир представлялся бы нам чем-то совсем иным. Если бы у нас появилось еще какое-либо чувство, он опять показался бы нам другим и т. д. Поэтому мир не имеет абсолютного, неизменного, вечного существования, независимого от определенных способов его восприятия. Нельзя, однако, сказать, что он вообще не существует, так как мы его видим, ощущаем, живем в нем и действуем на него и посредством его. Поэтому Вселенная, как мы ее воспринимаем, и существует и не существует. Явное противоречие.

Переходя от отвлеченных вопросов к обыкновенным повседневным мелочам нашей жизни, мы видим, что и вся наша жизнь сплошь состоит из противоречий, из смешения существований и несуществований. То же противоречие и в нашем знании. Кажется, что человек может узнать все, если только как следует захочет. Но раньше, чем сделает несколько шагов, он встречает несокрушимую стену, через которую проникнуть не может, видя, что все его действия заключаются внутри круга, из которого выйти невозможно. Даже в вопросах, наиболее близких и значимых для него, которые день и ночь тревожат его и требуют разрешения, он оказывается бессильным, потому что не может подняться выше уровня своего разума; и хотя желание достигнуть этого прочно заложено в нас, мы знаем, что лучшее, что мы можем сделать, – это сдерживать и останавливать себя в этом стремлении.

Каждое побуждение нашего сердца постоянно влечет нас к эгоистичным поступкам, и в то же время какая-то высшая сила предупреждает нас, что хорошо только бескорыстие. Каждый ребенок рождается оптимистом. Ему снятся золотые сны. В юности его оптимизм еще больше усиливается. Молодой человек с трудом верит, что существуют такие вещи, как упадок сил, разрушение, смерть. Увы, приходит старость, и жизнь обращается в груду развалин. Грезы разлетаются, и в старости человек становится пессимистом. Так переходим мы от одной крайности к другой, получая постоянно безжалостные толчки судьбы, не зная, куда она ведет нас, и не замечая, что мы ее рабы. Это напоминает мне знаменитую песнь в «Лалитавистаре», биографии Будды. Будда родился, говорится в этой книге, чтобы спасти человечество, но среди роскоши дворца забыл о своем предназначении. Чтобы пробудить в нем воспоминание, явились ангелы и спели ему песнь, припев которой был: «Мы плывем по реке существования, которая есть постоянное изменение, не имеющее ни остановки, ни отдыха». Такова жизнь всех нас, идущих все вперед и вперед, не зная передышки. Что же нам делать? Человек, у которого вдоволь еды и питья – оптимист. Он просит не говорить ему о нищете; она его пугает. Не говорите ему о горестях и страданиях мира. Идите к нему и скажите, что все прекрасно. «Да, – скажет он, – я обеспечен: посмотрите на меня – у меня хороший дом, я не думаю ни о холоде, ни о голоде. Не рисуйте же мне этих ужасных картин. Если есть другие, которые умирают от холода и голода, идите к ним и проповедуйте им, что это в порядке вещей». Но вот другой человек, жизнь которого прошла в ужасных страданиях, он не хочет и слышать о чем-нибудь хорошем, о чем-нибудь прекрасном и радостном. «Пугайте всех, – говорит он. – Почему другие будут смеяться, когда я плачу? Я должен заставить всех плакать вместе со мной, так как я несчастен, и единственное что меня может утешить, это мысль о том, что и все другие тоже несчастны». Так мы совершаем наш путь среди оптимизма и пессимизма.

Кроме того, существует еще нечто подавляющее – смерть. Весь мир идет к смерти. Все умирает. Все наши успехи, все, чем мы гордимся, – наши реформы, наша роскошь, наше богатство, наши науки, все имеет один конец – смерть. Что все кончается смертью, в этом никто не сомневается. Города возникают и исчезают, государства создаются, процветают и распадаются, планеты разрываются и рассыпаются в пыль, уносимую атмосферами других планет. Это продолжается с безначальных времен. А где же конец? Конец всего – смерть. Смерть – конец жизни, красоты, богатства, могущества и добродетели. Умирают святые, умирают и грешники; умирают короли, умирают и нищие. Все идут к смерти, и все-таки продолжается эта ужасная привязанность к жизни; мы не можем отделаться от нее. Это майя.