испытывая тоску от того, что люди умирали.
Она порылась в своей памяти. Лихорадки нет. Учащенный пульс. Она прослушала его грудь. Легкие чисты.
Лоб был холодный. Отец Джулиан беззвучно пошевелил губами, потом снова заговорил.
— Моя вина, — прошептал он. — Моя жадность чуть не погубила тебя.
Его слова встревожили ее.
— Отец Джулиан, о чем вы говорите?
— Сок… ровища.
— Сокровища?
— Твой отец, король Людовик, оставил наследство. Я должен был отдать его тебе… по праву принадлежит тебе.
У Лорелеи быстро забилось сердце.
— Отец оставил мне наследство?
Отец Джулиан слабо кивнул:
— Оно… в приюте.
Наконец-то она поняла, что к чему: покушения на ее жизнь, таинственность отца Джулиана; все уловки, чтобы присвоить то, что принадлежало ей. Лорелея не испытывала обиды или гнева от предательства дорогого ей человека, только жалость и неизбежность близкой разлуки. Его тайные деяния обернулись против него самого.
— Отец Джулиан, как вы могли? — прошептала она, испытывая боль разочарования. — Вы же служитель Бога.
— Человек, — сказал он, у него затрепетали веки. — Всего лишь человек.
Ужасная мысль поразила ее.
— Отец Джулиан, вы должны мне сказать. Дэниел знал о сокровищах?
Он сжал губы, глаза закатились от мучительной боли.
— Думаю, что знал. Он обыскал мой кабинет. Она закрыла лицо руками. Наконец-то она узнала, что действительно нужно было от нее Дэниелу, почему он женился на ней.
— Должна… достать сокровища, — сказал отец Джулиан. У него в горле зловеще захрипело. — Они в дароносице.
Святой сосуд был сделан из сплава олова со свинцом, усеян фальшивыми камнями. Едва ли это сокровище.
— Я не понимаю.
— Драгоценные камни принадлежали Марии-Антуанетте.
Она вспомнила вправленные в металл большие и грубо обработанные камни.
— Но они же фальшивые.
— Они настоящие. Необработанные и специально плохо ограненные, — его голос совсем затих. Потом настоятель снова собрался с силами: — Никому не говори. Никому, слышишь?
— Да, отец.
Даже, несмотря на свои путающиеся мысли, Лорелея действовала практично. Она собиралась оставить Дэниела. Ей нужно будет на что-то жить. Сокровища обеспечат ее средствами для того чтобы основать свою собственную врачебную практику в каком-нибудь отдаленном уголке.
— Обещай мне, Лорелея. Это очень опасно.
— Обещаю, отец.
Так она и собиралась поступить. Теперь она знала, что может сделать с человеком жадность.
— Я хочу привести доктора Ларри, — сказала Лорелея, поднимаясь на ноги.
— Лорелея.
Она обернулась и увидела, что в комнату снова вошел отец Ансельм. Когда? Слышал ли он?
— Уже слишком поздно.
Он потянулся в складки своей рясы. На какое-то безумное мгновение ей показалось, что сейчас она увидит оружие в его руке. Боже, теперь, когда все ее мечты и доверие к людям были разбиты вдребезги, она подозревала всех и каждого.
Отец Ансельм достал пузырек с маслом и шагнул вперед, его старое лицо осунулось от горя.
— Per istam sanctam unctinem…
Слова молитвы разнеслись по тихой келье. Отец Джулиан пошевелился. С его губ сорвался слабый звук. Его грудь успокоилась. Лорелея опустилась перед ним на колени и прижала руку к его горлу. Пульса не было. Он умер. Настоятель приюта Святого Бернара умер.
— Я не услышал его последней исповеди, — сказал отец Ансельм.
«Я услышала», — подумала Лорелея. Она пыталась думать о том, каким он был при жизни: строгим, но заботливым; сильным и непримиримым. Но ее горе и воспоминания омрачались его последними словами.
Отец Ансельм привел отца Эмиля. Тот присоединился к их бодрствованию у тела покойного. Его спокойное, непроницаемое лицо не выдавало никаких чувств.
Прошел час, потом два. Отец Ансельм встал.
— Я должен пойти проследить… за приготовлением к похоронам, — проговорил он.
Лорелея кивнула:
— Мы с отцом Эмилем останемся.
Эмиль опустился на колени и стал шарить под кроватью.
— Отец Эмиль, что вы делаете?
Он бросил на нее раздраженный взгляд. Возможно, это было игрой света свечи, но ей показалось, что она увидела вспышку ярости в его светлых глазах. Возможно, он тоже догадался о предательстве отца Джулиана.
— Кто-то должен осмотреть вещи настоятеля.
Отец Эмиль вытащил из-под койки стопку книг, деревянный несессер, покрытый кожей, и большой парусиновый рюкзак.
Лорелея поднесла свечу ближе. Мерцающий огонек осветил эмблему, вышитую на клапане рюкзака: пучок отделанных черными перьями стрел.
Она все поняла.
— О Боже, — произнесла Лорелея, опускаясь на колени рядом с отцом Эмилем, — это же рюкзак Дэниела, который он потерял во время обвала.
— Черт, не могу найти эту проклятую бумажку, — Дэниел нахмурился. — Должно быть, я оставил ее в своем сюртуке.
Вонь от гниющих овощей заполнила всю боковую улочку, ведущую к Шантэрэну.
— Непохоже, чтобы Ворон стал таким неосторожным, — заметил Сильвейн, свет из окна винного погребка осветил его соломенные кудри.
— Я сам себя не узнаю последнее время, — пробормотал Дэниел, думая о ссоре с Лорелеей, которая разыгралась несколько часов назад.
Он вздрогнул, вспомнив, как она заперлась от него в своей комнате. Как ему теперь убедить ее, что он изменился, что он уже не тот человек, который пришел в приют, задумав убийство?
«Ты знал, к чему это приведет. Ты знал, что в конце концов, она все обнаружит, — доносился из глубины его души обвиняющий голос. — Ты должен был все рассказать сам».
— Нам придется обходиться без плана, — сказал Дэниел.
Вместе с Сильвейном они пробрались к реке, стараясь идти в тени деревьев, чтобы миновать жандарма, расхаживающего в начале аллеи и контролирующего все тропинки парка. С бьющимися сердцами, сжав в руках оружие, они прижались к разрушающейся стене темного дома. Мимо прошел жандарм, насвистывая себе под нос и размахивая фонарем.
Воды Сены бились о древние стены Шантэрэн. Париж никогда по-настоящему не засыпал; даже в этот час со стоявшей на якоре баржи доносился смех и пьяные голоса. Дэниел, никем не замеченный, спустился к берегу, колчан со стрелами и лук болтались у него за спиной. Это оружие казалось странным и неуместным в современном городе, где на каждом углу стояли вооружённые мушкетами солдаты.
