Катарина промолчала.
Оказавшись внутри, она столкнулась с препятствием в виде охранника. Узнав, что ее не ждут, двухметровый мужик апатично пробасил:
– Пропустить не могу, здесь не проходной двор.
Катарина покосилась на Голицына.
– Владимир Николаевич, мне необходимо переговорить с редактором, который занимался книгой Знаменной Прасковьи Константиновны.
Минуту спустя Катка с Голицыным уже поднимались в лифте.
– Без вашей помощи меня бы не пропустили, я ваша должница.
– Пустяки.
Створки лифта открылись, и Владимир объяснил:
– Идите прямо по коридору, вам нужна последняя дверь налево. Спросите Римму Сергеевну.
Поблагодарив его, Катка потопала вперед. В сумке ожил сотовый.
Услышав голос свекрови, Копейкина заверещала:
– Розалия Станиславовна, угадайте, с кем я только что разговаривала?
– С министром обороны?
– Я серьезно.
– Сама с собой?
– С Голицыным!
Свекровь заголосила:
– Да иди ты! С самим Голицыным? Детка, тебе офигительно повезло. Господи, я не верю своим ушам, это же… – Розалия осеклась. – Ката, а Голицын – это кто?
– Писатель-детективщик! Помните, я рассказывала вам о его романе?
– Детективщик, – разочарованно протянула свекровь. – Это не мой жанр.
– Но вы ими зачитываетесь.
– Я читаю женские детективы, дорогая, – это во-первых, а во-вторых, ты только за этим мне позвонила?
– Вы сами позвонили.
– Да? Черт, забыла, о чем хотела поговорить. Ну все, бывай, как вспомню, наберу.
Отсоединившись, Ката постучала в крайнюю дверь.
В маленьком кабинете сидели две дамы бальзаковского возраста. Полноватая блондинка стучала по клавиатуре, а худощавая брюнетка правила простым карандашом чью-то рукопись.
– Добрый день, – поздоровалась Копейкина.
Брюнетка подняла глаза.
– Добрый.
– Римма Сергеевна?
– Да.
– Я к вам.
Отложив карандаш, Римма спросила:
– А как вы прошли в издательство?
– Меня Владимир Голицын провел.
Блондинка перестала печатать и с неподдельным интересом посмотрела на посетительницу.
Усмехнувшись, Римма указала на стул.
– Присаживайтесь.
– У меня к вам просьба личного характера, – Катарина положила на стол книгу Знаменной. – Понимаете, мне кровь из носа необходимо узнать адрес Прасковьи Константиновны.
Сузив глаза, Римма сухо бросила:
– Что значит узнать адрес? Здесь не справочное бюро, мы не раздаем координаты наших авторов.
– Да, но, может, в порядке исключения.
– Послушайте, ваша просьба даже не обсуждается. О каком исключении идет речь? Кто вы?
– Сейчас неадекватных граждан пруд пруди, – подала голос блондинка.
– Я вполне адекватна, уверяю вас, – залебезила Копейкина. – Прасковья Константиновна нужна мне по очень важному делу.
– Вам лучше уйти.
– Я могу показать паспорт.
– Это лишнее. Всего доброго, – Римма погрузилась в чтение.
Катка встала и нехотя покинула кабинет. В конце концов, глупо было рассчитывать на удачу. Естественно, в издательстве не скажут адрес первой попавшейся незнакомке. Блондинка права, неадекватных сейчас хватает. Но как же быть? Катке жизненно необходим адрес Прасковьи.
Топая к лифту, она услышала голос Риммы:
– Постойте.
Приблизившись к Копейкиной, редактор вполне миролюбиво возвестила:
– Если оставите номер своего телефона, я сегодня же свяжусь с Прасковьей Константиновной и передам ей вашу просьбу. Возможно, она вам перезвонит, в противном случае…
– Конечно же, оставлю, – перебила Катка. – Только скажите Знаменной, что разговор срочный.
Положив в карман блокнотный листок, Римма Сергеевна удалилась.
Редактор не лукавила, она действительно связалась с писательницей.
В девять вечера в коттедже затрезвонил телефон. Заинтригованная Прасковья Константиновна «дала добро» на визит Каты.
– Приезжайте завтра, в первой половине дня, – сказала она.
Ката ликовала. Верно подмечено – стучи и достучишься.
ГЛАВА 8
Распахнув дверь, Прасковья Константиновна – маленькая седовласая старушка с добрыми глазами – уверенно проговорила:
– Ты и есть та самая Катарина, я угадала?
– Да.
– Ну проходи. Признаться честно, я всю ночь не спала, все думала, кому и зачем понадобилась? Да ты не снимай туфли-то, так иди.
В кухне, усадив Катку за стол, Знаменная забросала ее вопросами. Узнав, что визит Копейкиной связан с Валентиной Сабуровой, старушка тяжело вздохнула.
– Твоя правда, знаю я Валю. Она мне книгу писать помогала. На протяжении целого года Валюша ко мне по выходным дням наведывалась, записывала мои воспоминания, а потом на компьютере текст набирала.
– Почему именно Валентина, она вам кем приходится?
– Валя – внучка моей ныне покойной подруги. В семидесятых у нас с Петровной дачи в Ногинске по соседству располагались. Я, когда книгу писать собралась, обмолвилась Петровне, что одной-то мне уже не справиться. Вот она Валюшу и порекомендовала. Ладно мы с ней работали, ладно. Одной бы мне до сих пор с записями возиться, а так… книга уже год, как продается. Скоро допечатать должны, а я за вторую засела.
Прасковья Константиновна убрала с морщинистого лба прядь седых волос и, понизив голос, заявила:
– Это очень хорошо, что сейчас стала актуальна литература на военную тематику. Я всегда говорила: молодежь должна знать историю. Должна знать правду о тех ужасных годах! А кто, как не мы, ветераны, можем доподлинно точно рассказать о событиях тех лет? Никто! Я прошла войну от начала до конца и, несмотря на почтенный возраст, а мне уж ни много ни мало – восемьдесят семь стукнуло, помню все в мельчайших подробностях. Такое не забывается, война впечаталась в память навечно. У меня подруга есть, ей девяносто, живет в доме для престарелых. Два года назад в маразм впала. Ничего не помнит, даже меня не узнает… а о войне часами вещать может. Вот так!
– Вы были связисткой?
