– Петр Юрьевич, меня к вам прислал Степаныч. Он сказал, что ваш отец проживал в этих местах еще в советские времена, и…
– А вы, простите, кто?
– Я ищу людей, которые могли знать Константина Марыгина, – Катка внимательно следила за реакцией Петра.
– Дядю Костю? Вот так сюрприз.
– Значит, вы были знакомы с Марыгиным?
– Конечно, был. Он и мой покойный отец вместе работали в министерстве. Дядя Костя был частым гостем в нашем доме.
– Пожалуйста, расскажите, что вам известно про Марыгина. В частности, меня интересует та страшная история… с убийством.
– А вам зачем?
– Долго объяснять, скажу лишь, что я должна знать как можно больше о том деле. Поверьте, мне жизненно необходимо воссоздать всю картину произошедшего.
– Охотно верю, только, по-моему, вы обратились не по адресу. О чем я могу поведать? Мне тогда было восемнадцать лет, и я, как, впрочем, и все остальные, был поражен дерзким убийством Марыгина.
– Вы хорошо помните день, когда стало известно о зверском убийстве?
– Еще бы мне не помнить. Я как раз приехал на дачу с радостной новостью – поступил на журфак МГУ. По этому поводу планировалось закатить грандиозную вечеринку с приятелями. Но, не успев сообщить матери об успешно сданном последнем экзамене, услышал, что Марыгин и весь обслуживающий персонал его дачи мертвы. Как сейчас помню свое состояние: ноги подкосились, в глазах зарябило, со стороны я напоминал полупарализованного старика. Шумиха тогда поднялась жуткая. То лето запомнилось на всю оставшуюся жизнь.
– Петр Юрьевич, а что вы можете рассказать о детях Константина Марыгина?
– Ничего конкретного. Они пропали. Их искали, причем искали долго, но те словно сквозь землю провалились. Если хотите услышать мое мнение, то я ни минуты не сомневаюсь, что детей тоже убили. Почему их тела не оставили в доме, сказать затрудняюсь, но в том, что брат с сестрой мертвы, уверен на все сто.
– Но тела не нашли.
– Зато их объявили официально мертвыми.
– Я в курсе, но тем не менее…
– Послушайте, – перебил Петр, – наша беседа напоминает допрос. Вы не находите?
– Извините, я немного нервничаю.
– Может, кофе или чего-нибудь покрепче?
– Не откажусь от чашечки чая.
Десять минут спустя, вернувшись к начатому разговору, Катка спросила:
– Вы общались с детьми Константина?
– Нет. Я же сказал, мне было восемнадцать, а они были мелюзгой. Вроде старшей была сестра, а брат лет на пять младше. Да, точно, девочке в ту пору исполнилось лет десять. Хотя я могу ошибаться.
– Как их звали?
Петр Юрьевич посмотрел на свои толстые пальцы.
– Не помню. Настоящих имен не помню.
– Что значит настоящих, разве были другие?
– Представьте себе. Они обращались друг к другу не по именам, да и остальные, включая обслугу и отца, называли детишек… – Петр вытянул вперед руку, давая Катке понять, чтобы она помалкивала. – Сейчас, подождите, ничего не говорите. Я вспомню. Сейчас-сейчас… На языке вертится, а вспомнить не могу.
Минуты две Петр судорожно напрягал память, а затем воскликнул:
– Вспомнил! Мальчугана называли Холодком.
– Холодком?
– Да, да, именно Холодком.
– А сестру?
– Помадкой.
Копейкина скривилась.
– Странные имена.
– Судя по всему, им нравились.
– Мне известно, что они росли без матери.
– Верно. Она скончалась.
– Скажите, а у Марыгиных была собака?
– Собака? – Петр неподдельно удивился. – Кажется, нет. А почему вы спросили про собаку?
– Я подумала, что наличие собаки могло бы помешать преступникам осуществить свой черный замысел.
– Интересная версия. И каким же образом собака могла нарушить планы убийц?
Катка пожала плечами.
– К примеру, она могла залаять, и находившиеся в доме люди успели бы сориентироваться.
Петр Юрьевич едва заметно улыбнулся.
– Когда идут на убийство, а тем более на такое изуверское, что произошло на даче Марыгина, наличие собаки не имеет абсолютно никакого значения. Или вы полагаете, что преступники, увидев псину, испугались бы и бросились наутек? Полно вам! Собака получила бы первую пулю, не успев даже подать голос. Насколько мне известно, пистолет был с глушителем, посему, как вы сами понимаете, никто не услышал ни шума, ни выстрела.
Катка была вынуждена признать правоту Петра.
Четверть часа спустя Копейкина торопилась к «Фиату». Из уже знакомой калитки показалась голова Степаныча.
– Ну как, поговорила с Петькой?
– Поговорила.
– Подь сюды.
– Зачем?
– Поди, говорю. Дело есть.
Поравнявшись с мужичком, Катарина услышала:
– За отдельную плату я тебя еще по одному адресу могу направить. – Он подмигнул Катке правым глазом и захихикал.
– По какому?
– Живет в поселке бабенка, которая тебе поможет. От нее пару недель назад кухарка сбежала. Жрать готовить некому, так что ты можешь подсуетиться. Но где она живет, скажу после бартера. Ты мне деньги, я тебе адрес.
– Мне не нужна работа.
– Не заливай. А к Петьке зачем ходила? Наверняка в прислуги наниматься хотела?
Катарина посмотрела поверх головы мужика и ехидно проговорила:
– Степаныч, у вас на участке снега, как на Северном полюсе, а с такими темпами вы до второго пришествия не справитесь.
Степаныч оскорбился.
– Иди-иди, тоже мне указка нашлась. Будет еще каждая встречная-поперечная учить.
Хлопнув калиткой, Степаныч выругался и принялся за столь ненавистное занятие, как уборка дорожек от снега.
В первой декаде февраля столбик термометра опустился до минус тридцати градусов. А если учесть, что предыдущие зимы погода скорее напоминала раннюю весну, то можно представить неудовольствие москвичей, волею судеб вынужденных каждое утро отправляться на работу по хрустящему под ногами снегу, под порывами бьющего по щекам ледяного ветра.
