Оливия на могла забыть того, как Терри Дэвис избегал ее взгляда. Она оглядела парковку и мир, который ни на йоту не изменился за последние несколько минут. Но это была иллюзия. Произошла фундаментальная перемена. Земля сошла с орбиты и медленно сбивалась с курса.
— Мне не нужно спрашивать. Я знаю. Оставим в стороне законы генетики, но то, как они выглядят на этой фотографии, ты сам видишь… В то время как он был обручен с моей матерью. Боже, может быть, даже после того, как он женился на моей матери. А Дженни Маески моя…
Она покачнулась, Коннор поддержал ее и помог взобраться в грузовик. Она чувствовала себя словно жертва насилия и, наконец, произнесла то, что не давало ей покоя:
— У меня есть сестра. — Сестра. Сестра. Слово вибрировало в ней волной неверия.
— Это только предположение.
— Мы оба знаем, что оно подтвердится.
— И что с того? Разве плохо иметь сестру?
— Боже, нет. Плохо то, что мы выросли, не зная друг о друге. У меня есть сестра. — Она подумала, какой была бы ее жизнь, если бы она знала Дженни все эти годы. Кто-то, с кем можно делиться секретами и шутками, давать ей советы или ссориться. Может быть, детство Оливии не было бы таким одиноким. Может быть, она была бы больше уверена в себе.
— Что же мне теперь делать? — подумала она вслух. — Возможно ли, что Дженни не знает, кто ее отец? Я не могу просто пойти к ней и спросить.
— Позвони отцу, — предложил Коннор. — Спроси его сама.
— Я не могу сделать это по телефону. Мне нужно поговорить с ним лично. Мне нужно видеть его лицо.
Коннор кивнул:
— Ты права. — Он включил сигнальные огни и направился к дороге вдоль реки. — Когда ты собираешься ехать?
— Прости, не поняла?
— Завтра, — сказал он. — В город. Я думаю, нам следует выехать в семь утра. Сможешь ли ты быть готова так рано?
— О чем ты говоришь? — спросила она.
— Тебе нужно повидаться с отцом.
Оливия недоверчиво смотрела на него.
— Почему ты это делаешь?
— Потому что я хороший парень. И всегда был таким, просто мы пока не говорили об этом.
— Подожди минутку. Ты отвезешь меня в город?
— Это будет первое, что я сделаю утром. Эти тайны хранились слишком долго. Они могут подождать еще одну ночь.
— Вот как? Мы собираемся бросить все и отправиться в город?
Он держал руки на рулевом колесе.
— Это то преимущество, которое дает право собственника. Мы можем все бросить, если захотим.
— Но ты не обязан ехать со мной. Я могу сесть в поезд.
— Не в этот раз.
Ее сердце замерло. Она не знала, почему он ведет себя как настоящий добрый друг. Она почти боялась довериться ему.
— Нам ехать три часа.
— Ты думаешь, что нам не найдется о чем поговорить и течение трех часов? — Он ухмыльнулся, не спуская глаз с дороги, тянущейся перед ними. — Я думаю, нам много есть о чем поговорить, Лолли.
19.
Окончив школу, Лолли не испытывала уже очень большого желания возвратиться в лагерь «Киога» вожатой, но, будучи Беллами, она понимала, что выбор у нее небольшой. Это была семейная традиция, Беллами работали в лагере вожатыми, и Лолли не должна быть исключением.
И может быть, это будет не так уж плохо. В то лето, когда ей было двенадцать, она научилась немножко меньше ненавидеть лагерь. А объяснялось это очень просто — Коннор Дэвис. То, что пустило корни и выросло в то первое лето, было нежданной дружбой, и следующие два года эта дружба процветала. Даже то, что он был груб и она была, черт возьми, Беллами, не помешало их отношениям.
Когда они карабкались в горы или гребли на каноэ, накрывали к завтраку или сидели в дождливый день за скреблом, она была в восторге от дружбы с Коннором, и ничего лучше этого у нее не было. Он не ждал от нее хороших отметок, или важных друзей, или призов за игру на фортепиано и художественных изысков. Для него было достаточно того, что она просто была самой собой. Просто Лолли.
Последующие летние каникулы — после седьмого и восьмого классов — не были исключением. Даже несмотря на то, что они с Коннором могли избегать друг друга и вышучивать, их насмешки были основаны на каменном фундаменте взаимного уважения и дружбы.
Не было никаких очевидных причин того, что они станут друзьями. Он был здоровенным парнем, атлетом, с трудной матерью и отчимом и вел жизнь рабочего класса в Буффало. У него был отец, который своим пьянством разбивал его сердце год за годом. Она была несчастливой девочкой, которой слишком многое свалилось на плечи. Другими словами, они целиком и полностью не подходили друг другу. И при этом хорошо ладили с первого же дня, когда они встретились в возрасте двенадцати лет, и слишком много узнали друг о друге.
Каждое лето они встречались снова и начинали с того места, где расстались, словно и не разлучались. Начинались долгие сезоны полуночных рейдов на кухню, глупых, но веселых проказ, которыми занимались вожатые или скауты. Они объединялись в команду везде, где требовались навыки и мозги, потому что у него всегда были навыки, а мозги — мозги были у нее.
Постепенно они рассказали друг другу очень много секретов. Коннор поделился своими переживаниями из-за пьянства отца и безответной любви к Эвелин Уэллер. Лолли призналась, что ее любимый предмет в школе — вязание и что она с ума сходит по своему идолу, Марте Стюарт. Он побуждал ее быть лучше, смелее и увереннее, чем она была, и поддерживал ее, когда она падала духом. Он держался с ней как с равной. Словно она была одним из парней. Ей это нравилось, потому что это был способ сблизиться с ним без того напряжения, которое существует между мальчиками и девочками.
На День труда Коннор возвращался в Буффало, а она в Нью-Йорк, и они не разговаривали и не виделись до следующего лета. Иногда она думала, не написать ли ему письмо, но ей нечего было написать, кроме разве что:
«Дорогой Коннор. Моя жизнь — дерьмо». Кто захочет читать это?
Она могла бы, конечно, наврать. Некоторые из девчонок в школе так и делали. Но она не могла себе представить, как придумывание историй о ее роскошной жизни сделает ее менее дерьмовой.
А потом, без предупреждения и без объяснений, дружба кончилась. В год после девятого класса Лолли прибыла в лагерь, ожидая встретить Коннора снова, но он не показывался. Когда она набралась смелости
