Возразить было нечего.
И это приближало момент начала съемки. Как ни оттягивай, она должна была состояться. Впору было загадывать желание, – говорят, когда делаешь что-то впервые, такое желание сбывается.
– Хорошо, Ришар. Будем начинать. У вас есть пожелания?
– Не знаю… Чучо обычно командует, что делать. Как правило, я просто играю, а он снимает.
– Давайте так и поступим.
Ришар сел на стул напротив освещенной стены, положил на колени аккордеон, погладил рукой выступающие на лакированном боку буквы «Виктория». Несколько минут заняли мелочи – боковой свет, штатив. Все.
– Поехали? Забудьте обо мне и играйте для себя, хорошо?
Ришар кивнул и прошелся пальцами по клавишам. Грег приник глазом к окуляру.
Минут десять каждый был поглощен своим занятием. Хотя была существенная разница. Пока один разрывался между своей неуверенностью, настройками фотоаппарата и лицом музыканта, второй, казалось, действительно, забыл обо всем и, прикрыв глаза, целиком ушел в музыку.
На дисплее камеры одно за другим возникали изображения аккордеониста, напоминающие почти такие же, напечатанные на только что купленных в ближайшем магазине дисках. Для того, чтобы получить то же самое, не нужна была никакая новая фотосессия.
Спроси себя, зачем ты снимаешь… Так, кажется, Чучо? Спроси себя, что ты хочешь показать…
И что же? Аккордеон? Пальцы музыканта? Где живет музыка? Что в этой музыке такого, чего нет, например, в той же мелодии, исполняемой кем-то другим? Чем отличается эта музыка от музыки другого человека?
Да вот же именно – человеком…
– Слушайте, Ришар, уберите аккордеон, он мне мешает.
Мелодия оборвалась. Из-за инструмента смотрели непонимающие глаза музыканта.
– Положите его. Весь мир знает, что вы играете на аккордеоне и что он у вас есть. К тому же, поставив диск, они услышат это. Положите его.
Ришар несколько неуверенно послушался.
– Ну вот, Ришар. А теперь будет знаете что? Слышали, как проходят собеседования при приеме на актерские курсы? Там поступающих просят представить себя кем-то – бизнесменом, официантом, японцем, марсианином – не важно. Способные актеры с этим справляются. Но один тест для них невыносимо сложен. Показать себя. Я знаю – я провел столько собеседований… Так вот, – никого не изображайте. Не напрягайтесь. Для вас-то это ведь самое простое? Я хочу видеть просто Ришара Галльяно.
Он наблюдал за собой как бы со стороны, уже не задумываясь, откуда что берется.
А Ришар выслушал все это внимательно, потом кивнул головой. Надел зачем-то очки. Развернул стул спинкой к камере, сел на него задом наперед и как-то вопросительно, будто ища одобрения, посмотрел на фотографа.
– Вы всегда так сидите?
– Ну… нет, конечно.
– Тогда что вы хотите изобразить сейчас?
Ришар пожал плечами, встал и оперся руками о стул.
– Нет, Ришар, простите. Я обожаю снимать стулья, но для этого вы мне не нужны. Сейчас я хочу снимать вас.
Музыкант отодвинул стул и облокотился спиной о стену, скрестив на груди руки.
Грег сделал два-три снимка и вновь оторвался от окуляра.
– Зачем вы все время прячетесь за что-то? За аккордеон, за стул, теперь – прикрываетесь руками? И эта подпорка сзади… На вас нападают?
– Черт возьми, Грег, я музыкант, я привык как-то… А вы меня раздеваете!
– Я просто пытаюсь добраться до Галльяно. Сквозь его бронированные доспехи. Представляете портрет знаменитого Ланцелота в полном боевом снаряжении и с закрытым забралом? Так, что лица не видно. Чем это будет отличаться от жестяного рыцаря, стоящего при входе в недорогую таверну? Я могу снять аккордеон, футляр от него, стул и еще эти очки в придачу! Без вас. Хотите? Будет, знаете, такой концептуальный эффект присутствия – здесь был музыкант, просто отошел покурить. Тейк-файв, перекур. «Здесь был Галльяно». Многие, кстати, будут в восторге.
– Ок. Что мне делать? Снять очки?
– Да что хотите, то и делайте, я же сказал! Ничего не делайте! Если, когда вас никто не видит, вы надеваете очки, оставайтесь в них. Какой вы, когда никого не изображаете? Ну?
Ришар ушел через час. На столе в лофте он оставил диск с надписью «Фотографу, действительно чувствующему танго».
Комплимент…
Ощущения были, как после занятий спортом, сил нет, но зато чувствуется каждый мускул. На экране компьютера были только что сделанные снимки.
Кажется, месье фотограф, вы совершили открытие.
Вот такой рецепт – «теперь, пожалуйста, никого не изображайте. Просто будьте собой». Просто…
Хватило на то, чтобы сказать это Ришару. Даже заставить его это сделать. А себе..?
С монитора смотрел только что ушедший человек – немного наивный, в чем-то незащищенный, очень спокойный, очень сосредоточенный, очень естественный. Ничего особенного. Чем-то похож на задумавшегося шершня.
Но в нем жила музыка. Не называлась, не лезла показно наружу – просто жила.
Следующую встречу он не только подтвердил, но и ждал с интересом, даже предвкушал.
Электронное письмо уже было в его почте, когда он приехал в Париж. В нем директриса «Першинг- Холла» – модного отеля, ресторана и ночного клуба – три в одном – сообщала, что собирается издать новый проспект заведения и, справившись о его работах (у кого бы это?), полагает, что месье Таннер – именно тот человек, который может в этом помочь.
Лестно.
Но интрига для него была в том, что он неплохо знал «Першинг» и даже сам как-то останавливался в нем. Причем в тот приезд проводил деловые встречи, не выходя из ресторана отеля целыми днями. Но еще забавнее было то, что он хорошо помнил эту самую директрису. У нее было редкое и символичное имя Ариадна. Любую хозяйку дома трудно не заметить, но эту не заметить мог только слепой, а не запомнить – разве что контуженный. Высокая, с великолепной фигурой и густыми длинными волосами, с необычной яркой красотой и низким глубоким голосом, окрашенным странным, то ли итальянским, то ли польским акцентом, державшаяся с неизменным достоинством и шармом, Ариадна была истинным лицом «Першинга».
Она, конечно, знала в лицо всех наиболее важных клиентов отеля и не раз говорила с ним.
И подурачиться, явившись на эту встречу в новом качестве, поменяться ролями, поиграть в то, что теперь она – его важный клиент, было интересно. В любом из двух случаев – если это подстроено заранее и если это действительно случайное совпадение.
Грег свернул с Елисейских полей на улицу Пьера Шарона и вошел в двери «Першинга» за две минуты до назначенного времени. Рецепционистка с внешностью и манерами фотомодели взялась, по его просьбе, сообщить о его появлении.
Ариадна спустилась почти сразу же и поздоровалась вежливо и доброжелательно. Почти как обычно, хотя голос звучал все же более формально и властно. Чуть-чуть, едва заметно, но достаточно, чтобы задуматься. Неужели, на самом деле, не знает? И думает, что перед ней – просто фотограф? Или отлично играет?
Узнать его сейчас действительно сложно – мало кто из близких узнал бы сразу, тем более в
