на старинную гравюру. Если б не флаг, оно с легкостью могло бы занять место в кильватерной колонне Дрейка или Ван Тромпа. Вероятно, это один из последних в мире маленьких линейных кораблей, чье место ныне заняли величавые семидесятичетырехпушечные суда. Да маленькое, да, неуклюжее, но ему довольно одного бортового залпа, чтоб разнести в щепки крохотную «Атропу».
– Это – брейд-вымпел, мистер Джонс, – сказал Хорнблауэр. – Поприветствуйте его.
Говорил он краем рта, поскольку, не отрываясь, смотрел в подзорную трубу на турецкое судно. Пушечные порты были открыты, на низком полубаке суетились похожие на муравьев человечки, готовясь к отдаче якоря. Вообще, людей на корабле было невероятное множество. Когда убирали паруса, они побежали и по наклонному рею бизани. Хорнблауэр не думал, что ему когда-нибудь доведется такое увидеть, тем более, что на матросах, перегнувшихся через рей, были длинные белые рубахи, вроде платьев, и рубахи эти с силой хлопали на ветру.
Резко громыхнула носовая девятифунтовка – кто-то из подносчиков пороха сбегал за однофунтовыми зарядами для салюта. Над бортом турецкого корабля появился клуб дыма, затем послышался звук выстрела – турки отвечали на приветствие. Грот-марсель был взят на гитовы за середину – тоже странное зрелище в этих обстоятельствах. Большой корабль медленно входил в залив.
– Мистер Тернер! Пожалуйста, подойдите ко мне. Вам придется переводить. Мистер Джонс, я попрошу вас поставить матросов к шпилю. Приготовьтесь выбирать шпринг, если понадобится направить пушки на это судно. Турецкий корабль приближался.
– Окликните его, – сказал Хорнблауэр Тернеру. Тернер крикнул, с большого корабля что-то крикнули в ответ.
– Это «Меджиди», сэр,– доложил Тернер. – Я видел его прежде.
– Скажите им, чтоб держались на расстоянии. Тернер крикнул в рупор, но «Меджиди» по-прежнему приближался.
– Скажите им, чтоб держались на расстоянии. Мистер Джонс! Выбирайте шпринг. Приготовиться у пушек!
«Меджиди» подходил все ближе и ближе. «Атропа» поворачивалась, направляя на него пушки. Хорнблауэр схватил рупор.
– Не приближайтесь, не то открою огонь! «Меджиди» едва уловимо изменил курс и прошел мимо «Атропы», так близко, что Хорнблауэр различил лица стоящих у борта матросов, усатые и бородатые лица, темные, почти шоколадные. Турки круто развернули взятый на гитовы за середину грот-марсель, несколько секунд шли в крутой бейдевинд, потом убрали парус, привели корабль к ветру и бросили якорь в четверти мили от «Атропы». Возбуждение спало, и на Хорнблауэра нахлынула прежняя безысходная тоска. Матросы у пушек, взволнованные увиденным, оживленно гудели – сейчас их замолчать не заставишь.
– К нам направляется лодка с латинским парусом, сэр, – доложил Хоррокс.
Судя по тому, с какой поспешностью лодка отвалила от берега, она ждала лишь прибытия «Меджиди». Хорнблауэр видел, как она прошла под кормой большого корабля. Те, кто был в лодке, обменялись несколькими словами с теми, кто был на корабле, потом лодка резво заскользила к «Атропе». На корме сидел седобородый модир – он что-то крикнул.
– Он хочет подняться на борт, сэр, – доложил Тернер.
– Пусть поднимается, – сказал Хорнблауэр. – Отцепите сетку ровно настолько, чтоб он смог пролезть.
Модир спустился в каюту. Он ничуть не изменился, его худое лицо было по-прежнему бесстрастным, по крайней мере, он не обнаруживал ни малейших признаков торжества. Что ж, он умеет выигрывать, как джентльмен. Хорнблауэр, у которого на руках не осталось ни единого козыря, намеревался показать, что и он умеет проигрывать, как джентльмен.
– Передайте ему мое сожаление, – сказал Хорнблауэр Тернеру, – что я не могу предложить кофе. Когда корабль подготовлен к бою, на нем нельзя разводить огонь.
Модир жестом показал, что любезно прощает отсутствие кофе. Произошел обмен вежливыми фразами, которые Тернер почти не затруднялся переводить, и наконец модир перешел к делу.
– Он говорит, вали с войском в Мармарисе, – сообщил Тернер. – Он говорит, форты полны людей, и пушки заряжены.
– Скажите ему, что мне это известно.
– Он говорит, что этот корабль – «Меджиди», сэр, на нем пятьдесят шесть пушек и тысяча человек.
– Скажите, что мне известно и это.
Прежде чем пойти дальше, модир погладил бороду.
– Он говорил, вали разгневан, что мы подняли сокровища со дна залива.
– Скажите ему, это британские сокровища.
– Он говорит, они лежат в турецких водах, и все затонувшие корабли принадлежат султану.
В Англии затонувшие корабли принадлежат королю.
– Скажите ему, что султан и король Георг – друзья. На это модир отвечал долго.
– Бесполезно, сэр, – сказал Тернер. – Он говорит, Турция в мире с Францией и потому нейтральна. Он говорит… он говорит, у нас здесь не больше прав, чем если б мы были неаполитанцами.
На Леванте трудно сильнее выразить свое презрение.
– Спросите, видел ли он неаполитанцев с заряженными пушками и горящими запалами.
Хорнблауэр знал, что его игра проиграна, но не собирался бросать карты и отдавать оставшиеся взятки без борьбы, хотя и не видел возможности взять хотя бы одну. Модир снова погладил бороду. Он заговорил. Его бесстрастные глаза смотрели прямо на Хорнблауэра, как бы сквозь него.
– Видимо, он с берега следил за нами в подзорную трубу, – заметил Тернер, – или это рыбачьи лодки шпионили. Во всяком случае, он знает и про золото, и про серебро, сэр. По-моему, сэр, они давно знают про сокровища. Видимо, тайна хранилась не так строго, как полагают в Лондоне.
– Спасибо, мистер Тернер, но выводы я могу сделать и сам.
Пусть модир обо всем знает или догадывается – Хорнблауэр не собирался подтверждать его догадки.
– Скажите ему, что мы получили большое удовольствие, беседуя с ним.
Когда модиру перевели эту фразу, он какое-то мгновение едва заметно изменился в лице, но заговорил прежним бесстрастным тоном.
– Он говорит, если мы отдадим то, что уже подняли, вали разрешит нам остаться здесь и взять себе то, что нам еще удастся поднять, – сообщил Тернер.
Он переводил так, будто его это не касается, но на старческом лице проступало явное любопытство. Он ни за что не отвечает, он может позволить себе роскошь – удовольствие – гадать, как его капитан примет это требование. Даже в этот ужасный момент Хорнблауэр поймал себя на том, что вспоминает циничную эпиграмму Ларошфуко – об удовольствии, которые доставляют нам беды наших друзей.
– Скажите ему, – произнес Хорнблауэр, – что мой повелитель король Георг разгневается, узнав, что подобные вещи говорили мне, его слуге, и что друг короля султан разгневается, узнав что подобные слова говорил его слуга.
Но возможные международные осложнения не тронули модира. Много, много воды утечет, пока официальный протест доберется из Мармариса в Лондон и оттуда в Константинополь. Как догадывался Хорнблауэр, малой толики сокровищ хватит, чтоб купить поддержку визиря. Лицо модира было неумолимо – испуганному ребенку в страшном сне может привидеться такое лицо.
– К черту! – воскликнул Хорнблауэр. – Я это не сделаю!
Сейчас ему больше всего на свете хотелось нарушить непрошибаемое спокойствие модира.
– Скажите ему, – продолжал Хорнблауэр, – я скорее выброшу золото в море, чем отдам его. Клянусь Богом, я это сделаю. Я выброшу его на дно, и пусть вытаскивают его сами – они отлично знают, что не смогут этого сделать. Скажите ему, я готов поклясться в этом Кораном, или бородой Пророка, или чем там они клянутся.
Тернер кивнул, удивленно и одобрительно – ему такой ход в голову не пришел. Он пылко начал переводить. Модир выслушал с безграничным спокойствием.
– Бесполезно, сэр, – сказал Тернер, после того, как модир ответил. – Вы его этим не напугаете. Он говорит… Тернер перевел следующую фразу модира.
