За месяц, проведенный в море, щеки ее покрылись золотистым загаром. Барбара никогда не стремилась заполучить ту модную бледность цвета сметаны, которая отличает светскую леди от молочницы или пастушки. От переполнявшего их счастья они рассмеялись, прежде чем снова поцеловаться и, наконец, разомкнуть объятия.
– Дорогой, это капитан Найвит, который так любезно приглядывал за мной в течение путешествия.
– Добро пожаловать на борт, милорд. – Найвит был маленького роста, коренастый и седой. – Я опасаюсь, однако, что вы не останетесь с нами сегодня надолго.
– Мы оба будем вашими пассажирами во время обратного плавания, – сказала Барбара.
– Если придет мое освобождение, – добавил Хорнблоуэр, обращаясь к Барбаре, – «Тритон» еще не прибыл.
– Пройдет добрых две недели, прежде чем мы будем готовы отплыть, милорд, – заявил Найвит. – Верю, что получим возможность насладиться обществом вашим и Ее светлости.
– Очень надеюсь на это, – сказал Хорнблоуэр. – Тем, временем, нам приходится вас оставить. Надеюсь, вы отобедаете в Адмиралти-Хауз как только у вас появится время. Можно попросить вас спуститься в катер, моя дорогая?
– Разумеется, – ответила Барбара.
– Джерард, вы останетесь на борту и позаботитесь о багаже Ее светлости.
– Слушаюсь, милорд.
– У меня не было даже времени спросить как ваши дела, мистер Джерард, – произнесла Барбара, пока Хорнблоуэр провожал ее к грот-русленям.
Юбки Барбары были без обручей: она достаточно хорошо знала жизнь на море, чтобы связываться с ними. Хорнблоуэр опустился на кормовую банку катера. Рык старшины, сидевшего за румпелем, заставил матросов в шлюпке отвернуть глаза в сторону моря, так, чтобы он не видели того, что им не положено было видеть, пока Найвит и Джерард помогли Барбаре соскользнуть на руки Хорнблоуэру, которого накрыло облаком нижних юбок.
– Отваливай!
Катер заскользил по голубой воде прочь от борта корабля по направлению к адмиральскому пирсу. Хорнблоуэр и Барбара, рука в руке, сидели на кормовой банке.
– Великолепно, дорогой, – заявила Барбара, оглядываясь вокруг, когда они вышли на берег, – жизнь главнокомандующего протекает в приятном месте.
«Довольно милом, – подумал Хорнблоуэр, – если не брать в расчет желтую лихорадку, пиратов, международные кризисы и взрывной темперамент морских пехотинцев, ожидающих суда, но сейчас не время говорить о таких вещах». Эванс приковылял на пирс на своей деревянной ноге, чтобы поприветствовать их, и Хорнблоуэр заметил, что тот с первой же секунды знакомства оказался покорен Барбарой.
– Вы должны показать мне сад, как только у меня будет время, – сказала Барбара.
– Да, Ваша Светлость, разумеется, Ваша Светлость.
Они не спеша шли по направлению к дому. Там ему предстояла деликатная задача – ознакомить Барбару с обстановкой и представить ей штаб. Так как устройство адмиральского особняка производилось в соответствии с предписаниями Адмиралтейства, то переставить какую-нибудь мебель или изменить положение какого-нибудь из морских чинов, служащих там, было вещью, совершенной недопустимой для Барбары. Она являлась здесь лишь гостем, которого терпят, и притом едва-едва. У нее могло возгореться желание поменять что-нибудь из мебели или реорганизовать штат прислуги, но в таком случае ее ждала досадная неудача.
– Милый, как мне кажется, хорошо, – произнесла Барбара, подмигивая, – что наше пребывание здесь будет недолгим. И насколько?
– До тех пор, пока Рэнсом не прибудет на «Тритоне», – ответил Хорнблоуэр.
– Ты должен знать это, дорогой, принимая во внимание то, какое количество сплетен вы вызвали в обществе леди Эксмут и прочих.
– Да, однако это все еще смущает меня. Когда истекает срок твоих полномочий?
– Официально они истекли вчера. Однако я остаюсь в должности командующего до тех пор, пока не передам их в законном порядке Рэнсому по его прибытии. Переход «Тритона» затянулся.
– А когда Рэнсом приедет?
– Он примет у меня полномочия, и, разумеется, вселится в этот дом. Его превосходительство пригласил нас погостить у него до тех пор, пока мы не отплывем домой, дорогая.
– Понятно. А если Рэнсом запоздает настолько, что мы пропустим пакетбот?
– Тогда мы подождем следующего. Но я надеюсь, что этого не произойдет. Это было бы мучительно.
– Резиденция губернатора так же плоха, как эта?
– Вполне терпима, дорогая. Я думаю о Рэнсоме. Ни один главнокомандующий не захочет, чтобы его предшественник оставался здесь.
– И будет, разумеется, подвергать критике все его действия. Ты будешь делать это, дорогой?
– Разве я не человек, чтобы не поступать так?
– А мне так хорошо известно, как свойственны тебе человеческие чувства, милый, – сказала Барбара, протягивая к нему руки.
Они были одни в спальне, вне поле зрения слуг и штабных, и могли себе позволить быть естественными несколько прекрасных мгновений, пока громовой стук в дверь не известил о прибытии Джерарда и багажа, следом за которыми вошел Спендлов с запиской для Барбары.
– Приглашение от Ее Превосходительства, дорогой, – прочитав, пояснила Барбара. – Нам предписано прибыть на обед en famille[12].
– Иного я и не ожидал, – заявил Хорнблоуэр, потом, оглянувшись, и убедившись, что Спендлов ушел, добавил, – чего я и боялся.
Барбара заговорщически улыбнулась ему.
– Время покажет, – сказала она.
Им так о многом нужно было поговорить, сообщить друг другу столько нового: эти длинные, длинные письма, которыми они обменивались на протяжении трех лет их разлуки, нуждались в дополнениях и пояснениях. В любом случае, Барбара провела пять недель в море, не имея никаких новостей. Поздно вечером следующего дня, когда они ужинали наедине, в их разговоре всплыла тема Хаднатта. Хорнблоуэр кратко объяснил положение дел.
– Вы отдадите его под трибунал? – спросила Барбара.
– Без проблем, когда я соберу суд.
– И каков будет вердикт?
– «Виновен», разумеется. В этом нет никаких сомнений.
– Я не имела в виду вердикт. Я подразумевала приговор. Каков будет он? – У Барбары было право задавать такой вопрос, и даже высказывать свое мнение, касающееся исполнения ее мужем служебных обязанностей, поскольку он имел неосторожность посвятить ее в это дело.
Хорнблоуэр процитировал наизусть статью из Морского устава, определявшего всю его жизнь, связанную со службой, на протяжении последних тридцати лет:
– Каждый, кто допустит подобный проступок, будучи приговорен на основании этого решением трибунала, подлежит смертной казни, или более легкому наказанию, что зависит от существа и тяжести проступка, которое трибунал постановит ему назначить.
– Нет, не может быть, дорогой! – серые глаза сидевшей по другую сторону столика Барбары широко распахнулись. – Смертной казни? Но вы произнесли «или более легкому наказанию». Что это может означать?
– Прогон через строй флота. Пять сотен плетей.
– Пять сотен плетей? За то, что человек сыграл обычное «си» вместо «си-бемоль»?
Именно таких слов можно было ожидать от женщины.
– Дорогая, обвинение заключается не в этом. Оно формулируется как умышленное неповиновение
