Ребята так и сделали.
Лира, одобрительно приговаривая: «Умница, умница», погладил Сизова по голове и получил в ответ тумака, но погладить успел-таки.
Митя восхищался долго и громко:
– Неужели и вправду так ответил? Ну, умен, умен!
– Ты скажи – кто тебя научил? Неужели сам додумался? – поинтересовалась Зина Костенко.
А Горошко, начитавшийся арабских сказок, сложил ладони над головой, низко поклонился Сизову и протянул нараспев:
– Прими мое восхищение, о гора мудрости!
Один Коломыта сказал веско и без обиняков – на то он и Коломыта:
– Дурень был, дурнем и остался!
Анюта не произнесла ни слова, но смотрела с удивлением я даже огорченно: видимо, не понимала, как это в здравом уме можно такое выкинуть. И он раза два оглянулся и поежился под этим взглядом.
Я еще раз убедился: Сизов умел измываться над родными, над теми, кто оказался слабее, кто подчинялся ему растерянно и безвольно, но не мог дать отпора дружной насмешке. Он поостерегся после этого случая грубить в школе и дома. Но ведь болезнь, загнанная внутрь, опаснее той, которая видна. Да и не того мы добивались, чтоб он стал осторожней и расчетливей.
– Я всегда радуюсь, когда нахальные влюбляются! – сказала как-то Зина.
Никто не успел спросить – отчего? Она ответила сама:
– Потому что робеют.
Нетрудно понять, о каком оробевшем нахале речь.
Мы даже удивились на первых порах, заметив, что Сизов притих. Притих не из трусости, как бывало, а – как бы это сказать – от полноты чувств. Я, конечно, и прежде знал, что любовь облагораживает, – кто этого не знает! И все же дивился этому превращению. Владислав стал следить за своим лицом – оно уже не распускалось в безразличной туповатой гримасе. И глаза были уже не пустые, рыбьи, а человеческие. И уж конечно при Анюте ему больше не хотелось оказаться предметом насмешки или укора. Все так. Но обнаружились и другие черты характера, о которых мы раньше не знали.
– Чья это собака? – спросила про Огурчика Анюта в первый же день.
– Собака общая, а привел Катаев, – ответили ей.
Оказалось, Анюта очень любит собак. Дядя, у которого она жила последние два года, ни собак, ни кошек не терпел, но у соседа, страстного охотника, были два сеттера.
– Я без них скучаю. Как это хорошо, что у вас есть собака!
Катаев подвел Анюту к Огурчику. Она погладила пса, попала за ухом, улыбнулась, и Огурчик благосклонно лизнул ей щеку. Завязался разговор и у Коли с Анютой.
Обычно Николай не очень-то разговаривал с девочками, если и приходилось – задирался и подчеркивал свое мужское превосходство. Но сейчас он с непривычной мягкостью отвечал на каждый Анютин вопрос. Она рассказывала ему о сеттерах, он ей – о разных случаях из жизни Огурчика.
У Анюты, как и у сестры, оказались хорошие руки. Она несколько раз сбила себе пальцы в мастерской, но не пожаловалась. Вскоре деталь у нее уже не плясала и напильник шел уверенно.
Ей показывали и помогали охотно. Она в ответ негромко говорила: «Большое спасибо!»
Наташа была доверчива с людьми, Анюта – осторожна. Она первая ни к кому не подходила, ни о чем не спрашивала. Она не чувствовала себя дома. Наташа освоилась легко и на второй день глядела и говорила так, словно весь свой век жила у нас. Анюта помнила, что она сирота. Сначала ее воспитывала тетка, потом дядя – оба бессемейные. Теперь ее прислали сюда – и все потому, что она никому не нужна. Ее никогда никто не спрашивал, чего она хочет, она привыкла, что ею распоряжаются. Она принимала это покорно и тихо, но на ее лице я часто замечал, как и в первый день, безразличие и усталость.
Пятнадцатого числа каждого месяца мы праздновали день рождения.
В иные месяцы набиралось по десять новорожденных, и мы поздравляли их всех сразу. Лючия Ринальдовна готовила к чаю что-нибудь вкусное (счастливцы, кто родился летом, тогда угощение богатое – ягоды!), а отряд, которому принадлежал герой дня, что-нибудь ему дарил. Проснувшись поутру, новорожденный находил на стуле у кровати что-нибудь такое, о чем давно мечтал. Накануне он, конечно, долго не засыпал – все старался дождаться, когда и что ему положат. Но ни разу никто не дождался этой минуты: только под утро Галя неслышно клала подарок на стул у изголовья.
Явившись к чаю, новорожденный всегда находил у своего прибора еще и подарок от кого-нибудь из приятелей – безделушку, книгу; а Искра накануне работал как вол: его засыпали заказами на четверостишия, двустишия, только что не на оды! Он писал всегда с готовностью, только спрашивал:
– А что ты хочешь выразить?
Среди тех, чье рожденье праздновалось 15 декабря, была Анюта – мы знали это из ее бумаг.
Встав утром пятнадцатого, она с недоумением оглядела свой стул и спросила:
– Чье это, девочки?
– Твое, конечно! – сказала Лида. – Это тебе подарок. Мы же сегодня празднуем всех, кто в декабре родился.
Наташа соскочила с кровати и прошлепала босиком к сестре.
