Куда она ушла

Она лежит в своем старом чехле, с моими старыми наклейками групп «Fugazi» и «K Records» на ней, даже с наклейками группы отца Мии. Все точно такое же: ремень, трещина, которая образовалась, когда я уронил ее со сцены. Она даже пахнет также.

Я стою там, вбирая все эти мелкие детали, и только несколько секунд спустя меня, наконец, озаряет. Это же моя гитара. У Мии моя гитара. Миа была тем, кто купил мою гитару за какую-то непомерную цену, что означает, Миа в принципе знала, что она выставлялась на аукцион. Я пробегаюсь взглядом по комнате. Помимо огромного количества нотных листов, разбросанных по всей студии, я вижу еще и стопку разнообразных журналов, каждый из которых с моим лицом на обложке. И тогда я вспоминаю сцену на мосту, где Миа оправдывала причину своего ухода словами из песни «Рулетка».

И вдруг, у меня такое ощущение, что я всю ночь провел в наушниках, которые теперь кто-то вынул, и все, что было заглушено, наконец, стало предельно ясно. И это не просто чистый звук, это оглушительный рев.

У Мии моя гитара. Это настолько незамысловатый жест, и в то же время я бы, наверное, меньше удивился, если бы Тедди сейчас выскочил из шкафа. Я чувствую, словно сейчас грохнусь в обморок. Поэтому присаживаюсь. Миа стоит прямо напротив меня с моей гитарой в руках, предлагая мне взять ее.

- Ты? — все, что я смог выдавить из себя.

- Всегда я, — отвечает она тихо, почти застенчиво. — А кто же еще?

Мой разум явно покинул тело. И словарный запас понизился до крайнего минимума. — Но… почему?

- Кто-то же должен был спасти ее от Хард Рок Кафе, — смеясь, говорит Миа. Но в ее голосе я тоже слышу надрыв.

- Но… — я пытаюсь ухватиться за слова, словно утопающий, который хватается за обломки корабля, — …ты сказала, что ненавидишь меня?

Миа тяжело вздыхает.

— Я знаю. Мне нужно было кого-то ненавидеть, а так как я люблю тебя больше всех, эта доля выпала тебе.

Она поднимает гитару, протягивая ее мне. Она хочет, чтобы я взял ее, но я сейчас и ватный тампон не поднял бы.

Она продолжает смотреть на меня, продолжает протягивать.

- А что насчет Эрнесто?

Выражение абсолютного недоумения на ее лице сменяется изумлением.

- Он мой наставник, Адам. Мой друг. Он женат. — Она на секунду опускает взгляд. Когда она поднимает его вновь, изумленное выражение уже сменилось выражением, в котором читается ее оборонительная позиция. — И к тому же, с чего бы это стало тебя заботить?

«Возвращайся к своему призраку», — слышу я голос Брин в голове. Но ведь именно Брин жила с призраком — призраком мужчины, который никогда не переставал любить другую.

- Не было бы никакой Брин, если бы ты не решила, что тебе нужно ненавидеть меня, — отвечаю я.

Миа принимает этот каре стойко.

- Я не ненавижу тебя. И не думаю, что когда-либо действительно ненавидела. Это была обычная злость. И как только я приняла ее, как только поняла ее, она исчезла, — она опускает взгляд, делает глубокий вдох и выдыхает целое торнадо. — Я знаю, что задолжала тебе извинения, я пыталась сказать их всю ночь, но эти слова — извинения, сожаления — они словно слишком ничтожны, по сравнению с тем, чего ты заслуживаешь, — она качает головой. — Я знаю, что то, как я поступила с тобой, было неправильно, но в то время это казалось таким нужным для моего выживания. Я не знаю, могут ли обе эти вещи быть правдой, но именно так и было. Если тебе станет легче, после того, как разрыв перестал казаться таким нужным, когда я поняла, насколько это было неправильным, все что мне осталось — созерцать размеры своей ошибки, осознавать тот факт, что я потеряла тебя. И мне пришлось наблюдать за тобой издалека, наблюдать за тем, как ты воплощаешь все свои мечты в реальность и живешь, как казалось, такой идеальной жизнью.

- Она не идеальна, — отвечаю я.

- Теперь я это понимаю, но откуда я могла это знать? Ты был так, так далеко от меня. И я приняла это. Приняла как свое наказание за то, что я наделала. И затем… — она замолкает.

- Что?

Она делает вдох и кривится.

- И затем Адам Уайлд появляется в стенах Карнеги Холла, в самый важный вечер в моей карьере, и мне казалось это больше, чем простое совпадение. Словно это был подарок. От них. На мое самое первое сольное выступление они подарили мне мою виолончель. А на это — они подарили мне тебя.

Каждый волосок на моем теле встает по стойке «смирно!», все мое тело пробивает озноб.

Она торопливо вытирает слезы тыльной стороной ладони и делает глубокий вдох.

- Ты собираешься взять ее у меня или нет? Я уже давненько ее не настраивала.

Раньше мне снились подобные сны. Будто Миа вернулась, стоит передо мной, живая для меня. Но в этих снах все было слишком гладко, я знал, что они нереальны, и дожидался, когда прозвенит будильник. Поэтому сейчас я прислушиваюсь, ожидая, когда же он начнет разрываться. Но этого не происходит. И когда я обхватываю гитару, дерево и струны настолько реальны, что возвращают и меня в реальность. Они будят меня. Но она все еще здесь.

Она смотрит на меня, на мою гитару, на свою виолончель и затем на часы на подоконнике. И я понимаю, чего она хочет, ведь я сам хотел этого уже много лет, но я не могу поверить, что именно сейчас, когда у нас почти не осталось времени, она просит этого. Но я все же едва заметно киваю. Она втыкает усилитель в розетку, кидает шнур мне и включает устройство.

- Дай мне «ля», — прошу я. Миа дергает соответствующую струну. Я настраиваюсь на ту же тональность и затем ударяю по струнам в ля-миноре, аккорд отскакивает от стен, и я чувствую всплеск энергии, который пробирает все тело, и который я уже так давно не ощущал.

Я смотрю на Мию. Она сидит напротив меня, зажав виолончель между ног. Ее глаза закрыты, и я уверен, она вновь прислушивается к чему-то в тишине. И затем внезапно, Миа, кажется, услышала то, что хотела. Глаза распахнуты и смотрят на меня, словно никогда и не прекращали. Она поднимает смычок, указывает им на гитару, слегка наклонив голову.

- Готов? — спрашивает она.

Я столько всего хочу ей сказать, а главное — я всегда был готов. Но вместо этого, я включаю усилитель посильнее, достаю из кармана медиатор и просто отвечаю «да».

Глава двадцать первая

Кажется, мы играем несколько часов, или дней, или даже лет. А может, прошло всего несколько секунд. Я уже и не знаю. Мы ускоряемся, а затем неминуемо замедляемся, инструменты ревут в наших