Я смотрю на фотографии, представляя, как однажды собственные дети Мии заполнят еще больше рамок на этой стене, создавая для нее новую семью, новое поколение, частью которого мне уже не быть.
- Я знаю, что это просто фотографии, — продолжает она, — но иногда они действительно помогают мне вставать по утрам. Ну, они и кофе.
Ох, точно, кофе. Я возвращаюсь на кухню и открываю шкафчик, в котором, уверен, найду кружки. Хотя я немного ошарашен, что даже они — это та же коллекция керамических кружек 1950х и 60х годов, которой я не раз пользовался, и удивлен, что она таскала их с собой из общаги в общагу, из квартиры в квартиру. Я осматриваюсь в поисках моей любимой кружки, с изображением танцующих кофеварок на ней, и так чертовски счастлив, когда обнаруживаю, что она все еще здесь. Такое чувство будто нашел фотографию с собой на стене. Маленькая частичка меня все еще существует, даже если для частички побольше места уже нет.
Я наливаю кружку кофе себе, а затем Мии, добавляя чуточку молока и сливок в равных пропорциях, как она любит.
- Мне нравятся фотографии, — говорю я. — Они отлично вписываются. — Миа кивает, дуя на свой кофе. — И я тоже по ним скучаю. Каждый день.
Она выглядит удивленной. Не потому что я скучаю по ним, а потому, полагаю, что я в этом, наконец, признался. Она мрачно кивает.
- Я знаю, — отвечает она. Она идет по комнате, проводя рукой по рамкам с фотографиями. — У меня уже не хватает места. Пришлось повесить кучу последних снимков Ким в ванной. Ты с ней в последнее время говорил?
Должно быть, она знает, что я сделал Ким.
- Нет.
- Правда? Тогда ты, наверное, не знаешь про скандал? — В ответ я качаю головой.
- Она бросила колледж в прошлом году. Когда разгорелась война в Афганистане, Ким решила, пошло все к черту, хочу быть фотографом, а лучшее обучение происходит на практике. Поэтому она просто взяла свои фотоаппараты и уехала. Она начала продавать все эти снимки в АП[21] и в New York Times. Она там разъезжает в парандже и все свое фотооборудование прячет под туниками и выхватывает в нужный момент, чтобы сделать снимок.
- Могу поспорить, Миссис Шейн в восторге от этого. — Мама Ким известна своей чрезмерной опекой над дочерью. Последнее что я о ней слышал, то, что у нее чуть не случился нервный срыв из-за того, что Ким уезжала учиться на другой конец страны, в чем, по словам Ким, и была вся суть.
Миа смеется.
- Поначалу, Ким сказала семье, что она просто взяла академический отпуск, но теперь, когда она на волне успеха, она окончательно бросила учебу, и у Миссис Шейн действительно случился нервный срыв. Плюс ко всему, Ким — примерная еврейская девушка — находится в мусульманской стране. — Миа вновь дует на свой кофе и делает глоточек. — Но с другой стороны, теперь Ким печатается в New York Times, и она только что получила заказ от National Geographic, так что у Миссис Шейн есть чем похвастаться.
- Ну, матери без этого никак не могут обойтись, — говорю я.
- Она, между прочим, большущий фанат «Shooting Star», ты знал?
- Миссис Шейн? Я всегда думал ей больше нравится хип-хоп.
Миа улыбается.
- Нет. Она тащится от дэт-метал. Хардкора. Влияние Ким. Которая, кстати, видела ваш концерт в Бангкоке. Сказала, что нещадно лил дождь, а ты играл несмотря ни на что.
- Она была на том шоу? Что же она не пришла за кулисы поздороваться? — говорю я, хотя прекрасно понимаю, почему она этого не сделала. Хотя она все же пришла на концерт. Должно быть, она все-таки простила меня хоть немного.
- Я сказала ей тоже самое. Но ей надо было срочно уезжать. Она была в Бангкоке на отдыхе, и тот дождь, под которым вы играли, был вызван циклоном откуда-то еще, и ей нужно было ехать, чтобы осветить его в прессе. Она теперь чертовски крутой фотограф.
Я представляю себе Ким, преследующую боевиков «Талибана» и уклоняющуюся от пролетающих мимо деревьев. И, надо сказать, картинка весьма живо вырисовывается.
- Забавно, — отмечаю я.
- Что именно? — спрашивает Миа.
- То, что Ким стала военным фотографом. Она словно одна из «Опасных девушек[22].
- Да уж, просто обхохочешься.
- Нет. Это не то, что я имел в виду. Просто: Ким, ты, я. Мы все выходцы из никому неизвестного городка в штате Орегон, и посмотри на нас сейчас! Мы трое достигли просто заоблачных вершин. И, надо признать, это довольно странно.
- Это совсем не странно, — отвечает Миа, насыпая в миску кукурузных хлопьев. — Все мы прошли через серьезные испытания. А сейчас, давай, поешь немного хлопьев.
Я не голоден. Я даже не уверен, что могу съесть хоть одну ложку хлопьев, но я сажусь, потому что мое место за столом в семье Холл только что было восстановлено. Время имеет вес, и прямо сейчас я чувствую, как оно всей своей тяжестью нависло надо мной. На часах почти три. Еще один день уже наполовину прошел, и сегодня вечером я отправляюсь в тур. Я слышу тиканье старинных часов на стене Мии. Позволяю минутам одной за другой ускользнуть в небытие, прежде чем произношу:
- У нас обоих сегодня рейсы. Мне, пожалуй, уже следует отправляться. — Мой голос звучит словно издалека, но сам я до странности спокоен. — Здесь где-нибудь можно поймать такси?
- Нет, до Манхэттена мы добираемся на плоту через реку, — шутит она. — Ты можешь вызвать машину, — добавляет она спустя мгновение.
Я встаю, и подхожу к конторке, на которой стоит телефон.
— Какой номер?
- Семь-один-восемь, — начинает Миа. Но затем перебивает саму себя. — Погоди.
Сначала я думаю, она остановилась в попытке вспомнить окончание телефонного номера, но я вижу ее взгляд, моментально ставший неуверенным и умоляющим.
- Есть одна вещь, — нерешительно продолжает она. — У меня есть кое-что, что в действительности принадлежит тебе.
- Моя футболка с изображением группы «Wipers»?
Она качает головой.
- От нее, боюсь, уже давно ничего не осталось. Пойдем. Это наверху.
Я следую за ней по скрипучим ступеням. На верху, стоя на узком пролете, справа от себя я вижу дверь, ведущую в ее спальню с косым потолком. Слева от меня закрытая дверь. Миа открывает ее, представляя взору маленькую студию. В углу стоит шкафчик с кнопочной панелью. Миа набирает код и дверца отворяется.
Когда я вижу, что она достает из шкафчика, моя первая мысль: «А, ну да, моя гитара». Потому что здесь, в маленьком доме Мии в Бруклине, моя старая электрогитара, мой Ле Поль Джуниор. Гитара, которую я купил в ломбарде на деньги, заработанные доставкой пиццы, когда был совсем еще юнцом. Гитара, с которой я записал песни, что привели нас к альбому «Возмещению ущерба», как собственно и сам этот альбом. Гитара, которую я отдал на благотворительный аукцион, и о чем жалел с тех самых пор.
