туда, мне захотелось убежать.
Но я не мог. Я бы не стал. Поэтому вместо этого, я просто сфокусировался на тех частях ее тела, что все еще выглядели как раньше — ее кисти. Да, к ее пальцам были подключены датчики, но сами кисти все еще выглядели по-прежнему. Я прикоснулся к кончикам пальцев ее левой руки, на ощупь они были потертыми и гладкими, как старая кожа. Я погладил мозоли на ее больших пальцах. Ее руки были ледяными, впрочем, как всегда, поэтому я решил согреть их, как всегда.
И как раз, когда я растирал ее руки, меня пронзила мысль о том, как же хорошо, что они не пострадали. Потому что без рук, не было бы музыки, а с потерей музыки, она бы потеряла абсолютно все. И я помню, как подумал, что Мии тоже следовало бы это понять. Ей нужно напомнить, что ей есть к чему возвращаться — к музыке. Я выбежал из ОИТ, частично опасаясь того, что я могу уже больше никогда не увидеть ее живой, но, зная, что я обязан это сделать. Вернувшись, я поставил ей Йо-Йо Ма.
И тогда же я дал ей обещание. Обещание, которое она вынудила меня сдержать.
Я все сделал верно. Сейчас я это осознаю. И всегда должен был осознавать, но было так трудно разглядеть это сквозь пелену своей злости. И если она злится, ничего страшного. Даже если ненавидит меня, тоже ничего. То, что я попросил ее сделать, было эгоистично, даже если, в конечном счете, стало самым бескорыстным поступком, который я когда-либо совершил. Самым бескорыстным поступком, который я совершаю
И я бы сделал это вновь. Сейчас я это тоже осознаю. Я бы дал ей это обещание еще тысячу раз и потерял бы ее еще тысячу раз, только чтобы услышать ее вчерашнюю игру или чтобы увидеть ее в утреннем зареве. Или даже без этого. Просто чтобы знать, что она где-то там. Живая.
Миа наблюдает, как я теряю последние остатки самообладания пред лицом всего променада. Она является свидетелем того, как разверзается расщелина, из которой вытекает лава, мощный взрыв того, что по ее мнению, наверное, выглядит как скорбь.
Но это не слезы скорби. Это слезы благодарности.
Глава двадцатая
Тишины вечерней настало время
Ковер клевера подо мной расстилают
Иначе не вынести мне это бремя
«ТИШИНА»
«ВОЗМЕЩЕНИЕ УЩЕРБА», ТРЕК 13
Взяв себя в руки и успокоившись, я вдруг ощущаю, что руки и ноги словно одеревенели. Глаза начинают слипаться. Я только что выпил гигантскую кружку крепкого кофе, а такое чувство, что туда подсыпали снотворного. Я мог бы прилечь прямо здесь, на этой скамейке. Я поворачиваюсь к Мии и говорю, что мне нужно поспать.
- Моя квартира в нескольких кварталах отсюда, — отвечает она. — Можешь поспать там.
У меня сейчас такое пассивно-спокойное состояние, какое обычно бывает после того, как основательно проплачешься. Последний раз я испытывал нечто подобное, когда был ребенком, очень чувствительным ребенком, который мог реветь из-за какой-нибудь несправедливости до тех пор, пока мама не уложит спать. Я представляю Мию, укладывающую меня в детскую кроватку и накрывающую одеялом с изображением База Светика до самого подбородка.
Утро уже в полном разгаре. Люди проснулись и торопятся по своим делам. По мере нашего продвижения тихий жилой квартал сменяется торговым, заполненным бутиками и кафе, и, конечно, хипстерами, облюбовавшими их. Меня узнали. А я не задумываюсь даже об элементарной конспирации — будь то солнечные очки или кепка. Я вообще не пытаюсь скрываться. Миа умело лавирует меж заполоняющими тротуар людьми и затем резко сворачивает на покрытую листьями улочку, пестрящую роскошными особняками и кирпичными зданиями. Она останавливается у небольшого домика из красного кирпича.
- Дом, милый дом. Его мне сдает в аренду один профессиональный скрипач, который сейчас играет в Венской Филармонии. Здесь я живу уже целых девять месяцев — для меня это рекорд!
Вслед за ней я вхожу в самый компактный домик на моей памяти. Первый этаж включает в себя небольшую гостиную и кухню с раздвижными стеклянными дверями, ведущими в сад, который вдвое больше самого дома. Здесь же стоит белый угловой диван, и она приглашает меня прилечь на него. Я сбрасываю обувь и плюхаюсь на одну из секций, погружаясь в это плюшевое великолепие. Миа приподнимает мою голову, кладет под нее подушку и накрывает меня одеялом, подоткнув его так, как я и хотел. Я жду, когда раздастся звук шагов по лестнице, ведущей, скорее всего, в ее спальню. Но вместо этого я чувствую легкое колебание обивки по мере того, как Миа забирается на вторую половину дивана. Она ворочает ногами, устраиваясь поудобнее, и ее стопы оказываются всего в нескольких сантиметрах от моих. Затем она тяжело вздыхает, после чего ее дыхание выравнивается. Она заснула. Спустя несколько минут засыпаю и я.
Открыв глаза, я вижу, что комната залита светом, и я чувствую себя таким отдохнувшим, будто проспал десять часов кряду и пропустил свой вылет. Но беглый взгляд на кухонные часы говорит мне, что время только два часа дня и по-прежнему суббота. Я спал всего несколько часов и должен буду встретиться с Олдосом в аэропорту в пять.
Миа все еще спит, глубоко дыша, и чуть посапывая. Некоторое время я наблюдаю за ней. Она выглядит такой умиротворенной, такой знакомой. Даже до того, как я стал страдать бессонницей, у меня всегда были проблемы с тем, чтобы заснуть по ночам, в то время как Миа могла пять минут почитать книгу, повернуться на бок и мгновенно забыться сном. Прядь волос упала ей на лицо, и с каждым вздохом засасывается в рот, а с каждым выдохом взлетает вверх. Без раздумий я наклоняюсь к ней и убираю непослушный локон с лица, палец нечаянно задевает ее губы. Прикосновение ощущается таким естественным, словно не было последних трех лет, и я чуть не поддаюсь желанию провести рукой по ее щеке, подбородку, лбу.
Чуть. Но все же я сдерживаюсь. Я словно вижу Мию сквозь призму, и в основном она такая же, как и прежде, но что-то изменилось, и все иначе, поэтому теперь мысль о том, чтобы дотронуться до спящей Мии не кажется милой или романтичной. Теперь это отдает помешательством.
Я потягиваюсь, разминая затекшие конечности. Хочу разбудить ее, но никак не могу решиться. Вместо этого, осматриваю дом. Я был настолько отрешен, когда мы пришли несколько часов назад, что был
