подпевания. Раньше я никуда не выходил без своего плеера. А потом эта привычка ушла, как и все остальное. Но теперь я возьму его. Он нужен мне.
— Могу я попросить вас о безумно громадной и просто безумной услуге? — Спрашиваю я.
- Тааак?
- Могу я одолжить ваш Айпод? Только на один день? Если вы дадите мне свои имя и адрес, его доставят вам обратно. Обещаю, к завтрашней пробежке он снова будет у вас.
Он качает головой и смеется.
— Одной пробежки с утра пораньше для меня достаточно, но да, я одолжу вам его. Звонок у меня дома не работает, так что просто оставьте его в кафе «Саут-Сайд» на Шестой авеню в Бруклине, для Ника. Я бываю там каждое утро.
- Ник. Кафе «Саут-Сайд». Шестая авеню. Бруклин. Я не забуду. Обещаю.
- Я верю вам, — говорит он, сматывая наушники. — Боюсь только, вы не найдете там ни одной песни «Shooting star».
- Тем лучше. Я верну вам плеер к вечеру.
- Не волнуйтесь об этом, — говорит он. — Батарея была полностью заряжена, когда я выходил, так что все должно быть в порядке, по крайней мере… в течение часа. Эта штука древнее динозавров. — Он тихо смеется. А затем убегает, махнув мне даже не оборачиваясь.
Я включаю Айпод, он действительно потрепанный. Мысленно делаю заметку подарить ему новый, когда верну этот. Я просматриваю его коллекцию — все от Чарли Паркера до «Minutemen» и «Yo La Tengo». У него тут целые плейлисты. Я выбираю один под названием «Хорошие песни». И когда появляются звуки фортепьяно в начале песни «Зачинщики» группы «New Pornographers», я понимаю, что доверился нужному человеку. Затем что-то из репертуара Эндрю Берд, за ним крутой Билли Брэгг и Wilco, песня которую я не слышал много лет, и следом композиция «Чикаго» Суфьяна Стивенса, которую я раньше очень любил, но перестал слушать потому, что она слишком сильно будоражила меня. Но сейчас она в тему. Это как после изнуряющей жары принять холодную ванну и успокоить все те зудящие и не имеющие ответа вопросы, которыми я больше не в силах мучить себя.
Я включаю громкость на всю, так что музыка бьет даже по моим пережившим многое перепонкам. Вместе с шумом просыпающегося центрального Бруклина — грохотом железных ворот и пыхтящими автобусам — это чертовски громко. Поэтому когда голос проникает сквозь этот шум, я практически его не слышу. Но это он, голос, к которому я прислушивался все эти годы. — Адам! — Кричит он.
Сначала мне не верится. Я выключаю Суфьяна. Озираюсь вокруг. А затем вижу ее перед собой, ее мокрое от слез лицо. Она повторяет мое имя, как будто это единственное слово, которое я когда-либо слышал.
Я отпустил ее. Я на самом деле отпустил. Но она здесь. Прямо передо мной.
- Я думала, что потеряла тебя. Я вернулась и искала тебя на мосту, но, не увидев тебя, подумала, что ты пошел обратно в сторону Манхэттена, и меня осенила эта глупая идея обогнать тебя на такси и поймать с другой стороны. Знаю, это эгоистично. Я слышала, что ты говорил там, на мосту, но мы не можем оставить все, как есть. Я не могу. Только не снова. Мы должны попрощаться по-другому. Лучше…
- Миа? — Прерываю я ее. Мой голос — одновременно вопросительный и нежный. Это заставляет ее замолчать. — Как ты узнала?
Вопрос возникает как гром среди ясного неба. Хотя, кажется, она точно знает, о чем я спрашиваю. — А, это, — говорит она. — Это сложно.
Я начинаю пятиться назад. Я не имею никакого права спрашивать ее, и она не обязана мне отвечать. — Ладно. Теперь все нормально. Теперь я в порядке.
- Нет, Адам, остановись, — говорит Миа.
Я останавливаюсь.
- Я хочу рассказать тебе. Я должна рассказать тебе все. Просто мне нужно немного кофе, чтобы собраться с мыслями и все объяснить.
Мы покидаем центр города и отправляемся в булочную в старом квартале с мощеными улицами. В ее окнах темно, дверь заперта, по всем признакам заведение закрыто. Но Миа стучит, и через минуту человек с густой шевелюрой и с мукой в непослушной бороде распахивает дверь, кричит Мие «бонжууур» и целует ее в обе щеки. Миа представляет меня Хассану, который исчезает в булочной, оставив дверь открытой так, что теплый аромат масла и ванили плывет по утреннему воздуху. Он возвращается с двумя большими чашками кофе и коричневым бумажным пакетом, уже потемневшим от масла. Она вручает мне мой стаканчик, я открываю его и вижу дымящийся черный кофе — так как я люблю.
Наступило утро. Мы находим скамейку на Бруклинском Высотном променаде, еще одном любимом Нью- Йоркском местечке Мии, по ее словам. Он находится на правой стороне Ист-Ривер, Манхэттен так близко, что ты можешь практически коснуться его. Мы сидим в уютной тишине, потягивая кофе, поедая все еще теплые круассаны Хассана. И нам так хорошо, прямо как в старые добрые времена, что мне хочется нажать на кнопку волшебных часов, остаться в этом моменте навсегда. Только нет никаких волшебных часов, зато есть вопросы, на которые нужны ответы. Однако Миа вовсе не торопится. Она пьет маленькими глотками, жует, осматривает город. Наконец, покончив с кофе, она поворачивается ко мне.
- Я не лгала тебе, когда сказала, что ничего не помню о несчастном случае и после него, — начинает она. — Но затем я стала вспоминать кое-что. Не то, чтобы вспоминать, скорее, слышать какие-то детали, которые казались до странности знакомыми. Я убеждала себе: это оттого, что мне тысячи раз рассказывали все эти истории, но это не так. Перемотаем на полтора года вперед. У меня тогда был седьмой или восьмой психотерапевт.
— Так ты ходишь к психотерапевту?
Она косится в мою сторону.
— Конечно, хожу. Я меняла их как перчатки. Они все говорили одно и то же.
— Что именно?
- Что я злилась. Злилась из-за несчастного случая. Злилась, что была единственной выжившей. Что я злилась на тебя. — Она поворачивается ко мне с извиняющимся выражением лица. — Все остальное имело смысл, но про тебя я не понимала. В смысле, почему на тебя? Но я действительно злилась. Я могла чувствовать… — она умолкает на секунду, — ярость внутри себя, — договаривает она спокойно. — Было очевидно, как ты отдаляешься от меня, как несчастный случай изменил нас обоих. Но это не вязалось с той беспощадной злостью, которую я внезапно почувствовала после своего ухода. Думаю, на самом деле, где-то глубоко внутри, я, должно быть, всегда знала, что осталась из-за тебя — намного раньше, чем я по- настоящему вспомнила это. Понимаешь?
Да. Нет. Не знаю.
— Не очень, — говорю я.
— Знаю. В общем, я злилась на тебя. И не понимала, почему. Я злилась на весь мир. Причину этой злости я знала. Я ненавидела всех своих врачей за их бесполезность. Я была чем-то вроде маленького комка саморазрушающей злости, и никто из них не мог ничего сделать, кроме как сообщить мне это. Пока я не нашла Ненси, никто из них не помог мне больше, чем мои преподаватели из Джуллиард. В смысле, эй, я знаю, что я злюсь. Пожалуйста, скажите мне, что с этим делать. Так или иначе, Эрнесто предложил терапию гипнозом. Думаю, это помогло ему бросить курить. — Она толкает меня локтем в бок.
Конечно, мистер Совершенство не курит. И, конечно, он единственный, кто помог Мии понять причину ее ненависти ко мне.
- Это было немного рискованно, — продолжает Миа. — Гипноз может открыть забытые воспоминания.
