ней и быть совершенно независимой.
— Не стоит так огорчаться, голубушка, — отступился отец. — Если ты хочешь именно этого, больше не о чем говорить. Мы не хотим оказывать на тебя давление, ты ведь понимаешь. У тебя абсолютное право вето. Но все же подумай об этом. Я забочусь о счастье твоей матери точно так же, как и о твоем. А настоящая ситуация чревата опасностью. Я никогда не видел, чтобы твоя мать была чем-либо настолько озабочена раньше…
Но Эйлин не слушала его. «Гей моя, моя, моя!» — безмолвно твердила она.
В то же время она понимала, что ей будет тяжело — плата за ренту, за детский сад, за еду и одежду составляла приличную сумму. Никакой новой одежды, — подумала она. — Запеченные бобы с чаем, никаких каникул, после работы приходить домой в холодную комнату, сидеть с усталым ребенком и заниматься всеми делами.
Но отдать Гей, ее собственную дочь, даже самой обожающей и разумной из бабушек — нет, она просто не могла пойти на это.
Ей нужно еще походить на вечерние курсы, изучить декорирование помещений, найти более оплачиваемую работу и тогда уже подумать о детском саде. Тем временем она должна заявить о своих правах на Гей, больше выходить с ней гулять, брать ее на выходные, подготавливая почву для полной независимости.
Все это привело к этому ужасному уикэнду, которому, казалось, не будет конца, и теперь Эйлин уже не была уверена в своих желаниях и мотивах. Когда Джоэль внезапно захотел увидеть свою дочь, ее неуверенность достигла высшей точки. Сможет ли Гей вырасти в нормальной и благожелательной обстановке, если она постоянно будет предметом раздора между нею и ее родителями, а теперь еще и Джоэлем? Кажется, нет предела сделанным ею ошибкам, и она продолжает их совершать.
Когда Джоэль вернулся, он был веселым, агрессивным и в то же время довольно сдержанным. Эйлин, ожидавшая с его стороны проявления больших чувств, также вела себя прохладно.
— Где моя дочь? — спросил он.
— Я задушила ее, — кратко ответила Эйлин.
— Ах, какой стыд. Такую маленькую. Я только начал узнавать ее. «Лишь узнать ее — значит, полюбить ее, любить лишь ее и никого другого», — запел он.
— Сколько ты здесь пробудешь? — с намеком спросила она.
— А сколько вы?
— Автобус будет завтра днем.
— Вы уезжаете с ним?
— Мне надо возвращаться на работу.
— И мне тоже, и мне тоже, милый цыпленок. У меня в июне выпускные экзамены.
— А ты их сдашь?
— Это государственная тайна. Моя мать собирается дать взятку экзаменаторам. Или шантажировать их. Она пока еще не решила.
— Наверно, ты хочешь есть. Я разогрею тебе мясо, — неохотно сказала она. Она была не в настроении вести бессмысленные разговоры.
— Я как раздумал, когда ты соберешься покормить голодающего.
Он с жадностью и благодарностью все съел, вытер рот, вздохнул и резко спросил:
— Так ты до сих пор ненавидишь меня?
— Конечно, нет, — возразила Эйлин. — Несмотря на то, что между нами произошло, я абсолютно не вижу причины, почему бы нам не быть друзьями и нормально относиться друг к другу.
— Очень достойный и благородный ответ. Но я не этого хочу. Меня бы устроило, если бы ты накричала на меня, рассказала мне, как ты страдала или что-то в этом роде — что ты действительно думаешь.
Эйлин подумала обо всем, что она говорила ему в воображаемых беседах, но не могла заставить себя высказаться вслух.
— Мне нечего сказать, — пробормотала она.
— Но, Эйлин, этого не может быть.
— Сейчас нет в этом смысла, ведь все уже прошло.
Джоэль проницательно посмотрел на нее, но Эйлин отвела глаза.
— Так, — сказал он, — значит, психологическая блокада, да? Доктору Швейзенбергу придется применить другую тактику. Я буду кричать на тебя. Ты была чертовски сердита в тот день на берегу, и я тоже. Но я позвонил, чтобы извиниться, а ты швырнула трубку. Почему? На тебя не похоже быть столь несправедливой.
— Мне было стыдно, — прошептала Эйлин.
— Своей беременности?
— Н-нет, того, что я кричала на тебя и ударила тебя.
— Правда?
— Правда.
— Постарайся быть более воспитанной, — сказал Джоэль, — иногда лучше проявлять человечность.
— Ты думаешь, следует пытаться?
— Конечно. Но не будь слишком строга к себе, если у тебя не получится. Я тоже старался быть воспитанным. Я хотел сказать тебе, что даже если ты не хочешь выходить за меня замуж, я разделю с тобой ответственность за Гей — буду платить тебе алименты или что-то в этом роде.
— Мне не нужны деньги.
— Но мне нужно было отдать их. Разве ты не можешь этого понять, ах, ты, глупый цыпленок?
Эйлин могла понять.
— Мне очень жаль, — запинаясь, сказала она. — Я не думала…
— О, Боже, она не думала. Для скромной интеллигентной девушки ты ведешь себя так, как будто у тебя птичьи мозги.
— Ты прав, Эйнштейн, где уж нам?
— Вот так-то оно лучше. Продолжай. Можешь сердиться, как только хочешь. Даже можешь меня снова ударить, если будет желание.
— Не хочу, — ответила Эйлин и потом медленно и с трудом произнесла: «Я нехорошо поступила, отказавшись разговаривать с тобой и не ответив на твое письмо. Теперь я это понимаю. Но я чувствовала себя… ужасно оскорбленной… когда ты сказал, что хочешь сделать из меня честную женщину».
— Это просто нервы. Я не хотел оскорбить тебя.
— Как и «презренный еврей»?
— Что-то вроде этого.
Они помолчали, а затем Эйлин, решив наконец, быть совершенно честной, сказала:
— Есть еще одна вещь, которой я стыдилась тогда. Я не ходила в консультацию, точнее ходила, но она была закрыта. Я солгала тебе. Теперь я понимаю, что поступила отвратительно.
Она с беспокойством посмотрела на Джоэля, чтобы увидеть его реакцию, но выражение его лица совсем не изменилось.
— Жаль, что ты не доверилась мне, — просто сказал он, и при этих словах в Эйлин снова закипела обида.
— Если бы только ты пришел ко мне в больницу, — закричала она. — Там так ужасно было одной. Я так хотела тебя увидеть, а ты даже не позвонил мне и не прислал записку.
— Я звонил, — воскликнул Джоэль, стукнув кулаком по столу. Фиона рассказала мне о тебе, но когда я позвонил твоей матери, она сказала мне, что ты плохо себя чувствуешь, и если я приду, тебя это расстроит. Она сказала, что ты решила расстаться со мной. Разве она тебе не говорила?
— Нет, — нехотя призналась Эйлин.
— Ну, вне сомнения, она думала, что так лучше. Но я никогда не прощу ее. Она с самого начала была против меня. Не возражай. Просто прими к сведению, нравится тебе это или нет.
— Но… — начала Эйлин.
