— Ты опоздала, — укоризненно сказала Анна, — но я уже заняла корт. Иди скорее переодевайся.
Анна была невысокая, крепкая девушка с каштановыми вьющимися волосами, коротко подстриженными под мальчика. Она собиралась стать тренером по физкультуре и была фанатом спорта: плавала, играла в хоккей и гольф и с восторгом следила за матчами школьной баскетбольной команды и спортивными состязаниями по телевизору. Как хорошо не иметь комплексов, подумала Эйлин, переодеваясь.
— О'кей, — сказала она. — Я готова.
— Бросаем жребий. В какой руке?
— В правой, — ответила Эйлин и подумала: «Если бы все решения так легко было принимать.»
Они начали играть, и игра поглотила целиком все внимание Эйлин и почти все ее мысли.
Когда она вернулась домой, родители сидели в гостиной. Заставленная мебелью, очень уютная комната, окна которой выходили в сад, где росли липы, вязы и платаны, поглощавшие шум, идущий с расположенной рядом Квинсферри-роуд. Книги, газеты и журналы топорщились из книжных шкафов, загромождали подоконники. На столе стояла пишущая машинка с вставленным очередным письмом или листком статьи.
Отец с худым интеллигентным лицом, жесткими усами и гладкими преждевременно поседевшими волосами, как обычно, сидел на своем любимом стуле. Время от времени он снимал своей длинной элегантной рукой большие очки в роговой оправе и задумчиво смотрел поверх книги, словно беседуя с кем- то невидимым. Он продолжал носить, как и в юности, серые мешковатые брюки, но одевал к ним темные рубашки и необычные галстуки, желая показать, что он и следит за современной модой, и презирает ее.
Мать расположилась напротив, слегка раскачиваясь в кресле-качалке из полированного бука. Эйлин была уверена, что она сохранила в себе такую же живость и подвижность, как и в двадцать лет. Чуть наклонившись вперед во время разговора, она нетерпеливо откидывала рукой черную прядь волос, спадавших на лоб, что придавало ее взгляду юношеское выражение. Ее честные серые глаза, смотревшие из-под утонченных темных ресниц, излучали убежденность. В школу на работу она носила строгого покроя блузки и не привлекающие внимания твидовые юбки, но сейчас она уже успела переодеться по домашнему в брюки и желтый свитер.
Родители казались довольно спокойными и дружелюбными. Никто бы не догадался, что они переживают, если бы не напряженное безмолвие и маленькая деталь: обе утренние газеты — «Скотсмен» и «Таймс» — лежали до сих пор нетронутыми на кофейном столике. Мать обратилась к Эйлин «дорогая», что делала только, когда была взволнована.
— Садись, дорогая, — сказала мать.
Эйлин села на стул, горестно сцепив пальцы, потом зажгла сигарету, ожидая начала сложного разговора.
— Мы хотим задать тебе несколько вопросов, — произнесла, наконец, мать, — но, конечно, ты можешь не отвечать на них, если не считаешь нужным.
Эйлин улыбнулась и кивнула.
— Как давно ты об этом знаешь?
— У меня задержка на три недели, — пробормотала Эйлин.
— Ты была у врача?
— Нет, но я знаю, — ответила Эйлин, надеясь, что ей не придется рассказывать о дальнейших деталях.
— Ты сказала Джоэлю?
— Да.
— И что же он ответил? — спросил отец, вступая в разговор.
— Он сказал, что женится на мне. — Она не собиралась рассказывать им, как оскорбительно это было сказано, без единого слова о любви.
— Хм, — ответил отец, — подходящий ответ для юного кавалера.
— И ты хочешь за него замуж? — спросила мать.
— Нет. Я бы не вышла за него замуж… даже если бы он был единственным мужчиной на свете. Я прекрасно знаю, что он не хочет жениться.
— Да, — снова произнес отец, хотя он мог бы и сказать так: «Жаль, что я не подумал об этом раньше».
У Эйлин вдруг появилось желание встать на защиту Джоэля: «Ему еще три года учиться в медучилище. Ты ведь всегда говорил, как глупо, когда студенты женятся».
— Мы совершенно согласны в том, что ни ты, ни Джоэль, в особенности Джоэль, не готовы к семейной жизни, — быстро вмешалась мать. — Никто не пытается заставить тебя насильно выходить замуж.
— Понимаю, — промямлила Эйлин.
— Таким образом, есть три варианта, — продолжала мать, — во-первых, операция, в этом случае ты должна как можно скорее принять решение; во-вторых — усыновление и в-третьих — сохранение ребенка. Что ты думаешь обо всем этом?
— Просто не знаю, — ответила Эйлин.
— Генри и я — мы оба считаем, что только ты сама должна принять решение, не так ли, Генри?
— Конечно, — согласился отец.
— Но мы хотим подчеркнуть, что, если ты решишь сохранить ребенка, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь тебе. Ты сможешь в отдельной комнате устроить детскую.
— Спасибо, — сдавленным голосом произнесла Эйлин.
Это прозвучало так, будто они хотели сохранить ребенка. Но они не настаивали на своем выборе, просто они считали, что самое трудное решение является самым правильным. Но Эйлин не слишком хотела самого трудного решения.
— Кроме того, надо подумать о твоей карьере, — вставил отец.
— Я не хочу быть учителем, — запротестовала Эйлин.
— Ах, дорогая, — тут мать впервые проявила разочарование, — по-моему, это ошибка.
— Я никогда не хотела стать учителем. Просто вы не спрашивали моего мнения.
— Это очень несправедливый упрек, — укоризненно произнес отец.
— Ты ведь знаешь, мы никогда не давили на тебя.
— Простите меня. — Но Эйлин разгорячилась, и ей хотелось быть несправедливой. Ей хотелось вспомнить мелкие обиды. «Почему, например, мне никогда не разрешали иметь собаку?» Но вместо этого она сказала с угрюмым видом: «Вам казалось проще всего, чтобы я стала учителем».
— Проще всего? — возмутился отец.
— А я этого не хотела.
Что правда, то правда. Все лето Эйлин старалась найти уловку и откладывала принятие решения.
— Ну, и что же ты хочешь делать? — холодным тоном спросил отец. — Как я понимаю, единственное, что ты знаешь, это то, что ты не хочешь делать.
И это тоже было правдой. Эйлин не хотела быть учителем, не хотела выходить замуж, делать аборт или иметь ребенка.
— Генри, — сказала мужу укоризненно мать. — Это слишком трудно для нее. Она расстроена, а люди не в состоянии ясно мыслить, когда они расстроены. Тем не менее, дорогая, — повернулась она к Эйлин, — тебе придется сделать свой выбор. Но, что бы ты ни решила насчет ребенка, тебе придется устраиваться на какую-то работу.
— Я понимаю.
— Может быть, самое лучшее для тебя — окончить курсы секретарей.
— Хорошо.
Эйлин чувствовала себя усталой, слишком усталой и несчастной, чтобы продолжать этот разговор. Она встала и подошла к окну, прислонившись лбом к холодному стеклу. Эйлин посмотрела на свои длинные загорелые ноги, торчащие из коротких теннисных шорт, и подумала: «Скоро я уже не смогу влезть в эти
