Ирина чуть заметным движением головы показала на бокал.
– Вам не понравилось?
– Вполне. Но коньяк попредпочтительнее будет. А водка привычнее. – Он снова сделал глоток, покрутил бокал за ножку и внимательно взглянул на Ирину. Она вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза, продираясь сквозь плотную паутину собственной ненависти.
– Между прочим, именно в 'Лютеции' начали проводить конкурсы, на которых выбирали самую красивую девушку. Победительница получала титул 'мисс Россия'. По-моему, это затеял журнал 'Иллюстрированная Россия'. Знаете такой?
Серегин наморщил лоб, будто его оторвали от глубоких размышлений.
– Я другие газеты читаю. Наши. – Он затушил папиросу, с силой вдавив ее в дно пепельницы. – 'Правду', к примеру.
– Какое интересное название! – воскликнула Ирина.
– Ну! А то! – Серегин оживился. – Что ни слово – то чистая правда. Наша… народная! Я когда ее читаю, думаю, ой не зря мы революцию затеяли и всех эксплуататоров, которые, ну, на народной крови жировали – коленкой под зад! Скоро мы и до мировой буржуазии доберемся. Пусть трепещут! – Серегин стукнул кулаком по столу. Сидящие неподалеку влюбленные испуганно отпрянули друг от друга. Старик, оторвавшись от газеты, недоуменно посмотрел на шумного посетителя и недовольно запыхтел трубкой. Ирина растерянно огляделась по сторонам.
– Я, к слову, этот журнал, ну, 'Иллюстрированная Россия', тоже не люблю, – торопливо проговорила она, отметив про себя перескочившее к ней из его речи 'ну'. – Там мерзкий главный редактор, Миронов. Представьте, во весь рот – золотые зубы. Такой неприятный человек! – она помолчала. Разговор не клеился.
Перед ними поставили тарелки с приборами и корзиночку с ароматными круасанами.
– Обожаю этот запах… – Ирина с наслаждением вдохнула. Серегин, с любопытством наклонив голову к корзиночке, принюхался.
– Как их здесь едят? Этими…, – он указал головой на вилку с ножом, или так, по-простому, как люди?
– Можете 'по-простому', – сдерживая улыбку, ответила она. Серегин недоверчиво покосился, не шутит ли? – В общем, как удобно, так и кушайте, Александр Васильевич.
Серегин, взяв рукой круасан, принялся за еду, роняя золотистые крошки на скатерть.
– Угу,…орово… усно… – удовлетворенно кивнув, проговорил он с полным ртом.
Воцарилось молчание. Не притрагиваясь к ароматному круасану, Ирина выпила вина. Она водила Серегина по городу уже второй день, а нужного результата не было – никак не получалось разговорить его, вызвать на откровенность. 'Неужели нет другого выхода? Неужели придется ложиться с этим подонком в постель? Ах, Софи, Софи… – вспомнила она старшую сестру Леночки. – Как бы мне сейчас пригодился твой опыт!'
Последний раз они виделись, кажется, в 1919 году. Очутившись тогда в Одессе, куда, как выяснилось, очень кстати, перебросили для укрепления местной 'чрезвычайки' одного из ухажеров Софи, Ирине показалось, что все самое страшное позади, что здесь на берегу моря под ласковым южным небом ничего с ней уже случиться не может.
Софи со своим любовником – 'папочкой', как она его называла, жили отдельно, в доме на Французском бульваре, а так как условием 'папочки' было полное отсутствие видимых контактов девушек с Софи, то они с Леночкой поселились неподалеку от набережной, сняв крохотную комнатку в квартире у неопрятной, непрерывно ворчащей женщины неопределенного возраста. Хозяйка подрабатывала стиркой белья для товарищей из местной ЧК, присланных сюда из разных губерний России для борьбы с контрреволюцией и бандитизмом на Юге. Стирала она с каким-то остервенением, причитая и разговаривая сама с собой. Ее ворчание прекращалось только поздно ночью, когда вконец измученный ею же самой организм, отказывал и в несколько секунд укладывал ее спать. Со стороны казалось, будто кто-то невидимый, не в силах уже слышать бесконечное бормотание и стоны, просто ударял ее по голове чем-то тяжелым. Хозяйка мгновенно засыпала, однако и во сне время от времени вскрикивала: 'Гады проклятые… лазют тут…лазют… Белые… Красные… что им… чтоб они все передохли…'
Ирину хозяйка невзлюбила сразу – 'буржуазка', как она ее называла, была слишком брезглива, и на многие проявления простой, 'народной', как говорила хозяйка, жизни реагировала неправильно – приступами тошноты или позывами к рвоте. Подумаешь – вши в тюках с бельем, подумаешь – тараканы в доме или алюминевая миска скользкая, да рыбой воняет. Поди-ка ж отмой ее в холодной воде!
В конце концов, девушки переехали в другую квартиру, которую им при помощи любовника подобрала Софи. Квартирка была маленькая, но сравнительно чистая, а, главное, кроме них там никого не было. День был загружен – надо было постоять в очереди за керосином несколько часов, потом бежать на другой конец города за хлебом, затем – уборка, стирка, десятки мелких дел. Софи вскоре помогла и с питанием, пристроив их в столовую, где можно было за восемнадцать рублей поесть суп или борщ без мяса и 'гречаную' или 'пшеную' кашу с куском хлеба. Деньги постепенно кончались, вещи для продажи тоже, и страшно было подумать, как придется жить дальше.
Софи грустила – у 'папочки' было слишком много работы. Он то и дело оставлял ее, уезжая по 'зову долга' и умоляя лишь об одном – прекратить беситься 'с нравственного жиру'.
Если в Москве была на время отменена смертная казнь, то Украинская Социалистическая Советская Республика воспользовалась своей самостийностью – из Харькова пришло разъяснение, что все это к Украине не относится, здесь, мол, продолжается контрреволюция и посему террор должен продолжаться. Располневшая Софи со знанием дела просвещала подруг. 'Одесса – гнездо воров и налетчиков! – важно сообщала она, непрерывно что-то жуя. – Задача момента – беспощадно убивать уголовных. Белым офицерам объявлены сроки – кто сам заявится – тому будет смягчение'.
Леночка, занимавшаяся поиском работы, по вечерам рассказывала собранные ею за день слухи. То вся Одесса говорила, что украинцы где-то рядом. Затем украинцы оказались румынами, превратившимися в каких-то союзников, а затем – не то в сербов, не то в болгар. После болгар пришла очередь поляков, затем – немцев…
Деньги все-таки кончились, пришлось достать остатки 'деникинских' тысячерублевок – 'колокольчиков', которые, несмотря на официальное запрещение, котировались на подпольной бирже Одессы. Но и их хватило ненадолго.
От голода девушек спас нарком просвещения Луначарский. Конечно, и не подозревая об этом. Спасительным стал его циркуляр, в котором предписывалось – для развития у рабочих и солдат гуманных чувств и смягчения классовой ненависти обратиться к образованным лицам с предложением читать различного рода лекции с предоставлением свободы в выборе тем. Денег за лекции не платили, но выдававшийся продовольственный паек позволял выжить. Слушателям особенно нравилось после лекции под аккомпанемент Ирины, игравшей на фортепиано, петь любимую революционную песню солдат и матросов про Стеньку Разина. Когда храбрый атаман бросал княжну, а посему – буржуйку, за борт, стены дрожали от радостных криков будущих гуманистов.
Огорчали постоянные Леночкины хвори – у нее была какая-то странная легочная болезнь – никто не мог поставить диагноз, а, следовательно, и вылечить.
В довершение всего Софи завела 'шикарный' роман с бывшим атаманом казачьего войска Степаном Терским и, заявившись однажды поздним вечером к ним на квартиру, бодро сообщила: 'Девочки, я влюбилась, а мой 'папочка' завтра возвращается из Киева и меня, конечно, убьет. Я должна срочно бежать. И вам здесь тоже оставаться нельзя. Надеюсь, вы готовы?' Софи вопросительно посмотрела на онемевших от неожиданности подруг. 'Что вы на меня так смотрите? Ах, да, вас интересует, какой он… – она мечтательно улыбнулась. – Это такая смесь Распутина, Троцкого и Толстого…'. – ' Господи, а Толстой-то здесь причем?' – с трудом откашлявшись, спросила Леночка. 'Ах, милая, как ты не понимаешь, это так чудесно, когда все это вместе – и Распутин, и Троцкий, и Ле-е-в Николаевич с его непротивлением злу насилием. То есть – лаской, девочки, нежностью и ла-аской…'
Заметив осуждение в глазах младшей сестры и веселое недоумение на лице Ирины, она, суетливо открыв сумочку, извиняющимся тоном спросила: 'Девочки, хотите кокаину?'
– 'Благодарствуйте, Софочка, мы постимся!' – серьезным тоном ответила ей тогда Ирина.
