называют Блока мертвецом, которому пора в могилу… Погрузившись в мысли, она добрела до Арбата. Заметив свободную скамейку рядом с огромным кустом распустившейся сирени, осторожно, стараясь не испачкать пальто – на скамейке отпечатались следы чьих-то ног – опустилась на краешек. 'Право, разве могло быть иначе! – подумала Ирина, невольно улыбнувшись. – Здесь когда-то жил великий и неподражаемый Порфирий де Туайт – единственный человек, которому я доверяла безгранично. Маг… и давний друг. Вот кого мне все это время так не хватало!'
Над головой, словно испугавшись чего-то, громко каркая, закружилась стая ворон. Одна из них, сделав несколько кругов, опустилась на сухую сломанную ветку дерева, росшего рядом со скамейкой, и, с любопытством наклонив голову, уставилась на Ирину черной бусинкой глаза, словно хотела сказать: 'А я знаю, зачем ты здесь… Я вс-е-е про тебя знаю…' Ирина усмехнулась. Почувствовав на себе чей-то взгляд, чуть повернула голову и заметила двух скромно одетых молодых мужчин, стоящих неподалеку и поглядывающих на нее, негромко переговариваясь. 'Накаркала… – раздраженно подумала она. – Только агентов ОГПУ мне не хватало. Жаль. Придется возвращаться в гостиницу. Гулять в сопровождении этих молодцев удовольствия мало'. Она поднялась со скамейки и нарочито неспешно направилась в сторону Никитских ворот. Услышав приближающиеся торопливые шаги сзади, внутренне сжалась – по спине пробежал неприятный холодок.
– Барышня, а барышня! Погодьте! – раздался за спиной хрипловатый голос. Ирина продолжала идти, мысленно повторяя: 'Спокойно. Я – американка. Зинаида Блюмендорф. У меня иностранный паспорт. Я не говорю по-русски…' Один из мужчин, догнав ее, пошел рядом, заглядывая в лицо.
– Барышня, ну, погодьте же! Давайте познакомимся. Меня Иваном зовут, – он широко улыбнулся хорошей доброй улыбкой, – а вот его, – указал пальцем на зашедшего с другой стороны приятеля, – Серегой кличут. – Серега, обнажив в улыбке шербатый рот, церемонно приподнял картуз.-А вас как зовут?
Ирина остановилась, недоуменно глядя на приятелей.
– Я есть не го-во-рить по-русски. Не по-ни-мать, – проговорила она, старательно артикулируя каждый слог.
На лице Сереги появились разочарованная гримаса.
– Во-о… -с упреком в голосе протянул он, обращаясь к Ивану. – Тебе, Вань, говори, не говори. Хоть кол на голове теши…' Красивая барышня, красивая барышня…' – передразнил он приятеля. – Говорил же тебе, на одежку– то глянь – не нашенская одежка… А, ну тебя! – махнув рукой, он отошел в сторону.
Ирина, улыбнувшись незадачливым ухажерам, двинулась дальше, ощутив вдруг неприятную дрожь в ногах. 'Все… Все хорошо… Расслабься…' – мысленно уговаривала она себя, только сейчас заметив, что почти все проходящие мимо люди с интересом поглядывают на нее. Мужчины – как на одинокую интересную барышню, женщины – как на дамочку, одетую по последней парижской моде. 'Что ж мне теперь, по городу в парандже ходить? – внезапно развеселившись, подумала она. – Нет, это бесцельное хождение по бульвару добром не кончится!' – и она решительно повернула в сторону Большого Афанасьевского переулка. К дому Порфирия. На дереве снова, в этот раз, как показалось, уже одобрительно, каркнула ворона.
Спустя десять минут в полумраке подъезда, пропахшего квашеной капустой и кошками, Ирина поднималась по выщербленному белому мрамору лестницы с сиротливо торчащими кое-где по краям тусклыми медными колечками для крепления сгинувшей в революционные годы ковровой дорожки. Справа от знакомой двери рядом с оборванным проводом электрического звонка она заметила висящий на согнутом гвозде разлинованный листок бумаги, на котором печатными буквами были написаны фамилии жильцов, и сообщалось, сколько раз к кому из них надо стучать. Фамилии Порфирия в списке не было. На всякий случай стукнула ладошкой по двери три раза. Послышались шаркающие шаги, и на пороге появился дородный мужчина в полосатых пижамных штанах и растянутой майке неопределенного цвета с обнаженными волосатыми плечами и грудью.
Здравия желаю, гражданочка! – неожиданно бодро приветствовал он Ирину, вытирая руки о пижамные штаны. – Вам кого?
– Я… Мне бы… – проговорила, запинаясь, Ирина. – Возможно, я ошиблась. Но здесь раньше жил… ученый… востоковед, – она почему-то решила, что Порфирия де Туайта лучше представить именно так, – переводчик с китайского.
– Это когда жил? В какой комнате? – в глазах мужчины появилась настороженность.
– Он не в комнате жил, а один, – смутившись, ответила Ирина.
– До революции, что ли? – настороженность на лице сменилась подозрительностью. – Вы, собственно что, гражданочка, из приезжих будете? Часом, не иностранка?
– Да! – ухватилась она за эту мысль. – Иностранка. Я -журналистка и когда-то писала о нем статью. Сейчас хотела бы снова его увидеть. Но, если он здесь не живет…
– Кто там, Вась, с кем ты? – из-за спины волосатого выглянула женщина в цветастом халате и папильотках, с любопытством разглядывая Ирину.
– Ступай, ступай, Нюра! – раздраженно пробурчал он. – Нету здесь, кого она ищет. Нету.
Дверь с шумом захлопнулась.
'Собственно чего ты ожидала? Чудеса бывают только в сказках', – думала Ирина, медленно спускаясь на первый этаж, и, уже взявшись за ручку тяжелой двери подъезда, услышала сзади кряхтение и покашливание. Обернувшись, увидела поднимающееся по ступеням из подвала сгорбленное существо неопределенного пола, закутанное с головой в серый шерстяной платок.
– Здравствуй, милая! – услышала она надтреснутый старушечий голос.
– Здравствуйте, бабуля, – грустно улыбнувшись, ответила Ирина. – Темно тут у вас…
– Темно – не страшно. – проговорила старушка, не поднимая головы. – Главное, деточка, чтобы свет внутри тебя был. Пошто, красавица, к нам, в царство Кащеево пожаловала? Ищешь чего? Молодильные яблочки, кажется мне, рановато еще? Может, тогда книжонку какую, – старушка, скинув платок на плечи, распрямилась, сразу став на голову выше, – Парацельса али Папюса, к примеру?
'Не может быть…' – пронеслось у Ирины в голове.
– А то, пойдем, деточка, ко мне в подвальчик, – голос Порфирия задрожал от смеха, – заодно посмотрим, как там у тебя дела обстоят… с динаминизированным нервным флюидом…
– А-ах… – Ирина зажала рот ладонями.
– И то правильно… – Порфирий приложил палец к губам. – Так пойдем, что ли, радость моя? – он протянул ей руку, помогая спуститься вниз…
В подвале, в полной темноте, почти беззвучно открыв ключом дверь, Порфирий провел гостью в небольшое помещение с маленьким окошком под сводчатым потолком, через которое проникал скудный свет. Ирина огляделась. Большой шкаф, заставленный банками, грязной посудой, стопками старых газет, журналов и книг, перевязанных бечевкой; ржавый рукомойник, над которым неведомым образом был прикреплен осколок зеркала, табурет; у стены – сколоченная из широких досок кровать с истрепанным ватным матрацем, прикрытым наполовину сползшим на пол лоскутным одеялом. Порфирий с улыбкой проговорил, внимательно глядя ей в глаза:
– Ну, здравствуй, что ли, радость моя! Ирина, всхлипывая, бросилась ему на шею.
– Погоди-ка… – отстранившись, пробормотал он, и, наклонившись к нижней полке, нажал какой-то рычажок, легко отодвинув шкаф, за которым оказался узкий проход в другое помещение.
– Прошу! – жестом пригласил он изумленную Ирину следовать за ним и, нагнувшись, протиснулся внутрь.
Пройдя за Порфирием, она оказалась в небольшой квадратной комнате без окон, освещенной несколькими свечами, горевшими в небольших плошечках, расставленных повсюду. Воздух был пропитан запахом расплавленного воска, но душно не было. Обстановка почти полностью повторяла ту, в которой она оказалась в далеком шестнадцатом году, да и хозяин, надо сказать, внешне совершенно не изменился, напротив, будто бы даже стал моложе. Ирина повернулась к старинному зеркалу в резной деревянной раме,
