Джентльмен... гм. Слово-то какое. И что оно собой означает? Франциск произносил английское слово, сильно коверкая – женамутье. Получалось нелепо. И таково же было отношение герцога к послу. Видите ли, он ухаживал за Клодией! Кто поверит, что за неуклюжей Клодией можно ухаживать?
Гриньо наблюдал за ним и понимал, что Франциск просто ревнует, и отнюдь не к супруге. Ведь слухи о связи королевы с Саффолком ещё ходили при дворе, к тому же блистательный Франциск не без основания видел в Брэндоне соперника себе. Недаром все французские дамы так переполошились с приездом красивого англичанина.
На другой день двор отбыл в Сен-Дени на торжественную коронацию Марии Английской.
Людовик, старый, немощный, наблюдал за торжественной церемонией из своего алькова в соборе. К алтарю его жену вел первый принц королевства Франциск Ангулемский, шлейф её горностаевой мантии несли герцог де Лонгвиль и граф Тремуйль. Вокруг собралась высшая знать королевства, епископы и аббаты в богато расшитых ризах, лились звуки торжественной литании, сверкало золото крестов и дарохранительниц, голубоватыми завитками в сиянии свечей плыл ладан. Королева стояла на коленях перед алтарем, и архиепископ Парижский венчал её как королеву Франции.
Мэри чуть склонилась, молитвенно сложив ладони, пытаясь сосредоточиться на торжественном моменте и думать о коронации, о священнодействии, которое возносит её на вершину могущества и славы. Ведь королева – это правительница, живущая ради славы своей страны, её величия и силы, всецело посвятившая себя королевству, забыв о своих прихотях и привязанностях... Но для Мэри личное всегда было дороже общественного, и она понимала, что не рождена великой королевой. Власть и почести она познала с детства, но хотела иного – счастья... А счастьем для неё был Брэндон. Оставаться королевой для неё означало одно – ублажать в постели старого Валуа. Как он улыбался, намекая, что настал период прекратить их воздержание! И эта мысль сводила для неё на нет весь блеск коронационной церемонии. Увы, за эти дни она стала иной, стала настоящей женщиной, познавшей силу страсти, радость отдавать всю себя и получать все взамен. Сегодня же её ждало совсем иное: тягостная ночь, холодные, жадные руки старика, супружеское ложе, на котором, дрожа от отвращения и жалко улыбаясь, навзничь лежит она... Правда, оставалась надежда, что после церемонии излечения больных и последующего пира Людовик сам уклонится от брачных обязанностей...
Тщетно. Церемония коронации супруги возбудила короля сверх меры, словно бы вдохнув в его старое больное тело новые силы, и он был пылок не менее, чем в первую брачную ночь. И все же Луи не смог не заметить некоторую перемену, происшедшую с ней: она была напряжена даже более, чем раньше, и в какой-то миг даже чуть не оттолкнула его.
– Что с вами, мадам? Вы стали грубой.
– Я просто утомлена. К тому же, подобно большинству женщин, я меньше всего люблю эту сторону супружеских отношений.
Несмотря на свои взгляды на то, как полагается вести себя благородной даме в момент соития, Людовик почувствовал себя задетым. Во время их последних ночных бесед она бывала более мила с ним! И когда Мэри вновь уперлась ему в плечи руками и стала вырываться, король даже весьма ощутимо шлепнул её по пальцам.
– Мадам, вы забываете, что и у оленя, и оленихи есть рога. Но если олениха пытается использовать их против мужа, ей их ломают.
Мэри уловила лишь слово «рога» и так испугалась, что Людовик её в чем-то заподозрил, что вмиг стала тихой и смиренной. А Людовик, насытившись, даже испытал угрызения совести за свою резкость. И когда королева наутро проснулась, то, повернув голову, она увидела на подушке рядом с собой нежно-розовую розу с длинным стеблем, обвитым жемчужным ожерельем удивительной красоты. Она невольно пожалела, что вела себя ночью грубо с этим престарелым «дитятей». Роза, это так романтично! А жемчуга... они восхитительны. Но уже крутясь перед зеркалом и прикладывая жемчуг к груди, Мэри подумала, – что, интересно, испытывает Чарльз, зная, что его возлюбленная проводит ночь со старцем?
...Брэндона она увидела лишь на ристалище, когда лицо его было полускрыто стальными пластинами шлема. Это был день начала рыцарских состязаний. Франциск Ангулемский, устраивавший турнир, проявил себя во всем блеске своего организаторского таланта. По его приказу улица Сент-Антуан близ Ла Турнеля была превращена в арену для поединков, вдоль всей её длины устроили пышные галереи для зрителей, саму площадку усыпали густым слоем песка и обнесли оградой. Для королевской четы и высшей аристократии ложу установили на террасе дворца Ла Турнель, где все могли удобно расположиться. Когда король и королева вышли на террасу, трубы возвестили об их появлении, и по толпе прокатились приветственные крики:
– Да здравствует король Людовик!.. Да здравствует королева Мария!
Людовик был доволен, что королева пришлась по сердцу его подданным. Угнетало старого короля другое: сильно похолодало, он зяб, кутаясь в меховой плащ, и поэтому велел подставить под ноги стальную жаровню с удобной крышкой.
– Думаю, пора начинать, ангел мой, – с улыбкой обратился он к супруге. – Иначе ко времени начала поединков мы здесь совсем окоченеем!
Мэри не ощущала холода. Её полностью захватило открывшееся перед её взором действие. Это был блестящий, немыслимо дорогой турнир, о котором загодя сообщали герольды, и приглашения на который были разосланы ко многим европейским дворам. Поэтому когда начался парад рыцарей-участников, перед королевской ложей проезжали поединщики из Италии, Австрии, Германии, но, конечно же, особый интерес представляли рыцари из Англии, страны, исконно враждовавшей с Францией, а теперь подарившей ей такую красивую королеву. Мэри с невольной гордостью смотрела на них и на знакомое знамя – алый шелк с вышитыми золотыми леопардами. Двенадцать герольдов шли под ним, трубя в трубы, следом везли повозку, на которой стоял воин, наряженный Святым Георгием, наиболее почитаемым святым англичан, и пытался поразить копьем двадцатифутового дракона из алого с золотом бархата. К восхищению народа, дракон шипел и извивался. Следом ехали английские рыцари-поединщики: Эдуард Нэвиль, маркиз Дорсет, герцог Саффолк – её Чарльз... Турнир, как всегда, начинался со зрелищ, показа вооружения, демонстрации лошадей, и Мэри невольно умилилась, увидев, что её брат Генрих по этому случаю отдал Брэндону свои австрийские доспехи вороненой стали с золотой насечкой и с ящерицами на наплечниках.
А потом начался парад французских поединщиков, и толпа просто взревела от гордости и ликования. Прославленный Баярд, воинственный Монморанси, легкий Бониве, умелый Лотрек, а главное, всеми любимый Франциск Ангулемский! Выезд Франциска сам по себе являлся зрелищем. Герольды, латники, дамы в античных костюмах, разбрызгивающие вокруг жидкое серебро, мавры, ведущие на поводках леопардов... И, наконец, сам герцог на великолепной белом жеребце, в искусных рифленых доспехах австрийского образца, по форме напоминающих модную одежду с прорезями и буфами, но при этом очень прочных, не стесняющих движения, и столь красиво покрытых позолотой, что Франциск даже в пасмурный ноябрьский день сиял подобно солнцу. А как он правил конем, как изящно кланялся, почти достигая шпор плюмажем из белых страусовых перьев!
