улыбнулась. Щеки у нее горели, в бледных глазах блестели слезы. Изабо ласково погладила ее по шелковистым волосам.
– Ничего, милая, – сказала Изабо. – Просто не обращай на них внимания. Они ничего не понимают.
– Почему они такие злые? – прошептала девочка. – Та женщина назвала меня слизкой жабой? Я никакая не жаба!
– Не бери их слова в голову, милая. Люди всегда боятся того, чего не знают, а когда они боятся, то нападают, чтобы казаться самим себе храбрее и значительнее. Это не помогает, но на некоторое время им становится полегче. Но потом это ощущение проходит, и они чувствуют себя только еще меньше и испуганнее, чем прежде. Вот почему ты не должна отвечать им. Это ни к чему не приведет, а потом тебе самой будет стыдно и неловко.
– Но почему они боятся? За что они ненавидят меня?
Изабо тщательно подбирала слова.
– В тебе четверть фэйргийской крови, Бронвин, и по тебе это заметно. Народ твоей матери враждует с народом твоего отца. Они долгие годы воевали, и между ними царят недоверие и ненависть. Сражаться легче, если можешь ненавидеть противника, а чтобы ненавидеть, нужно заставить его казаться отличным от тебя, ничтожным. Вот почему они называют тебя жабой или рыбой – для того, чтобы ты казалась им не такой похожей на них самих. Ты всего лишь должна показать им, что на самом деле ты точно такая же, как и они, несмотря на то, что у тебя есть плавники и жабры и ты можешь принимать другой облик и плавать под водой.
Бронвин молчала, хотя ее полная нижняя губа выпятилась вперед, а глаза наполнились сердитыми слезами. Изабо прижала ее к себе, но девочка оттолкнула ее. Изабо расстроенно отпустила ее. Она не подумала, каково придется Бронвин, в чьих жилах текла кровь фэйргов, в краю, где их ненавидели. Принимая решение привезти Бронвин обратно в Эйлианан, она думала лишь о положительных последствиях своего шага. Она вообразила, что Лахлан полюбит племянницу, не может не полюбить, когда узнает ее. Еще сильнее была надежда, что Бронвин сможет оказаться чем-нибудь полезной в установлении прочного мира в стране, поскольку стояла между двумя мирами, между двумя культурами.
Изабо вряд ли осознавала лежащие более глубоко личные причины. Ее постоянно терзала тоска по Бронвин, тупая ноющая боль в груди, там, где раньше лежала головка малышки. Она отдала Бронвин матери лишь потому, что только на таких условиях Майя соглашалась снять проклятие, которое она наложила на Лахлана. Изабо без труда отыскала причины, чтобы снова забрать у нее девочку.
И все же Бронвин была несчастлива. Девочка была очень чувствительна к мыслям и чувствам других, а ее окружали лишь подозрительность и неприязнь. Ее дядя Лахлан почти ничего не сказал о ее появлении, но при встрече обращался с ней так холодно, что Изабо старалась сделать так, чтобы она попадалась ему на глаза как можно реже. Придворные Лахлана перешептывались и поглядывали на жабры Бронвин. Даже Мегэн считала, что Изабо поступила опрометчиво, привезя девочку обратно. Когда Изабо пыталась убедить ее, что Майя изменилась, та только качала всклокоченной седой головой, говоря лишь, что фэйргийка всегда могла очаровать кого угодно.
Один Доннкан упрямо продолжал обожать свою двоюродную сестренку. Теперь, когда Нил ехал в свите своих родителей, Доннкану больше не нужно было ни с кем соперничать за ее внимание. Они радостно играли друг с другом по вечерам, пока слуги разбивали палатки и готовили им ужин, и коротали утомительно долгие часы пути, играя в слова, карты или нарды. Ссорились они очень редко, несмотря на то, что целыми днями были заперты в тесной карете, вокруг которой скакали солдаты.
Серые Плащи уже несколько недель шли через Тирсолер. Болота Эррана остались позади, и они снова могли передвигаться с большой скоростью. Мысль о путешествии по Тирсолеру приводила Изабо в огромное волнение, поскольку она часто задумывалось о стране, лежавшей за Великим Водоразделом. Но Запретная Земля оказалась почти такой же, как и прочие места. Пологие холмы переходили в долины, по которым к морю текли широкие неторопливые реки. В небольших деревушках домишки жались к зеленым площадям, где бродили куры и паслись привязанные к колышкам козы. В более крупных селах сторожа с колотушками отбивали часы, мельницы мололи зерно, а люди занимались своими повседневными делами с той же монотонностью, что и сельские жители в других местах. Единственная разница между Тирсолером и Блессемом, которую видела Изабо, была в том, что здесь, в Запретной Земле, в каждой деревне и городке была своя церковь.
Построенные из камня, церкви имели крестообразную форму, увенчанные высокими шпилями, пронзавшими небо, точно мечи. С вершин холмов можно было за много миль определить местонахождение любой деревушки по их шпилям, возвышавшимся над деревьями и крышами домов, точно состязаясь друг с другом в высоте. Привыкшей к круглым куполам архитектуры Шабаша Изабо остроконечные шпили казались странными и немного пугающими. Эльфрида говорила, что строители их церквей пытались приблизиться к их богу, который жил на небесах. По мнению Изабо, эти шпили выглядели так, будто их создатели пытались заколоть его.
По меньшей мере дважды в день селяне бросали работу и отправлялись в сумрачные церкви, внутреннее убранство которых было строгим, белым и холодным, с неудобными скамейками из темного дерева. Мегэн, Изабо и Гвилим, спрятав свои одеяния колдунов под плотными плащами, тайком отправились на одно церковное собрание, заинтересовавшись религией, которая так отличалась от их собственной.
Облаченный в столь же строгую, как и их одеяния, черную сутану, пастор с горящими фанатизмом глазами прокричал свою проповедь с высокой деревянной кафедры. Он говорил о справедливости и воздаянии, об ужасном наказании в яме с неугасимым огнем, о пытке, которой не будет конца. У Изабо это вызвало отвращение и страх, а Мегэн рассердилась, и Гвилиму пришлось схватить старую колдунью за руку, чтобы помешать ей выскочить и вступить в спор с пастором. Когда они поспешно уходили с собрания, глаза Хранительницы Ключа сверкали, а голос срывался от возмущения.
– Поверить не могу, что они сидят там и слушают все это каждый день! – восклицала она. – Ничего удивительного, что они с такой готовностью гибнут на поле боя, если их жизнь полна таких страхов и страданий. Изабо, мы должны научить их, что они не обязаны страдать, чтобы добиться какого-то призрачного видения счастья в каком-то призрачном раю, когда умрут!
Говоря обо всем этом на обратном пути в лагерь, Мегэн была более оживленной, чем все последние месяцы. После этого колдунья в каждой деревне, которую они проходили, отправлялась на луг и, забравшись на ящик, рассказывала жителям об обычаях и верованиях Шабаша. Изабо и остальные ведьмы сопровождали ее, как и волшебные существа, путешествовавшие в свите Лахлана, среди которых были Бран, корриганка Санн, сатирикорны с бешеными глазами, которые даже в армии держались особняком, и горстка болотников, служащих Айену Эрранскому и его друзьям.
Впервые за многие годы с армией Ри шли тринадцать ведьм и колдунов, образовывавших полный круг
