Проезжая мимо бывших тугарских укреплений, Эндрю молча рассматривал большие курганы, в которых были захоронены десятки тысяч погибших врагов. На вершине каждого кургана развевалось потрепанное боевое знамя с конским хвостом.
Обернувшись на город, он почувствовал прилив гордости. Северная половина Суздаля, до основания снесенная наводнением, отстраивалась наново, по современной планировке. Прокладывались широкие улицы, мощенные камнем. Разумеется, возводившиеся бревенчатые постройки украшала традиционная резьба, однако район, названный «кварталом янки», больше напоминал Новую Англию. Дома здесь были обшиты вагонкой и побелены. Вокруг небольшого центрального сквера располагались несколько церквушек, зал для общественных собраний и казармы для тех американцев, которые еще не успели жениться или оставили жен в старом мире и хранили им верность. Эндрю испытывал к этим несчастным самое глубокое уважение. Он считал брак священной и незыблемой основой общества и презирал людей, относившихся к нему легкомысленно. Однако в данных обстоятельствах он не мог винить и тех, кто обзавелся в Суздале второй женой. Не все смогли приспособиться к новой жизни: человек пять покончили с собой уже после войны, многие топили горе в вине или пребывали в глубокой меланхолии.
Он был счастлив, что у них сохранилось полковое товарищество. Связанные по службе, они и в свободное время держались вместе, селились в одном районе. Но большинство постепенно свыкалось с новыми условиями. Многие открыли в себе способности, о которых раньше и не подозревали, и стали признанными авторитетами в самых разных областях.
Винсент Готорн в двадцать лет был уже генералом; Фергюсон в свои двадцать шесть руководил всемирной железнодорожной сетью, а Билл Уэбстер, их финансовый гений, которому недавно исполнился двадцать один год, возглавил казначейство. Эндрю был уверен, что когда-нибудь он станет миллионером наподобие Вандербильта.
Даже Эмил Вайс стал менее раздражительным — здесь некому было оспаривать его научные убеждения. Он вынашивал идею, осуществление которой явилось бы подлинным чудом для Руси. В свою бытность единоличным правителем Эндрю проводил в жизнь множество проектов, и едва ли не главным из них было создание водопроводной системы, сконструированной в соответствии с рекомендациями доктора Вайса. Вода поступала теперь в город от восстановленной плотины по акведуку и разливалась в установленные по всему городу резервуары, откуда жители черпали ее для своих нужд. Но Эмил надеялся, что через пару лет деревянные водопроводные трубы будут протянуты к каждому дому и все семьи обзаведутся таким замечательным новшеством, как туалет со сливным бачком. Канализационные и дренажные трубы прокладывались по всему городу, но особенно интенсивно в северной половине.
Та часть канализационной системы, которая уже была сооружена, опустошалась в Нейпер возле северо-западного бастиона. Гейтс рвал и метал по этому поводу на своих страницах — и совершенно справедливо, вынужден был признать Эндрю, поскольку до сих пор не была установлена бронзовая труба длиной полторы сотни ярдов, которая должна была доставлять нечистоты на середину реки, так что они выбрасывались у самого берега и проплывали по течению вдоль всего города, кружа возле пристаней и причалов.
Только вчера Эмила чуть не хватил апоплексический удар, когда Майна категорически отказался изготавливать эту трубу, не желая тратить на нее уйму драгоценного металла. Эндрю был рад, что еще не встречался с Эмилом с тех пор. По правде говоря, он сознательно уклонялся от встречи, хотя и испытывал из-за этого угрызения совести.
Поднявшись на небольшой холм, Эндрю натянул поводья и, сойдя с повозки, предложил руку Кэтлин. — Опять это твое любимое место, — пожурила она его.
— Но ведь такого вида нигде больше нет.
— А я-то надеялась, что мы остановимся в каком-нибудь укромном уголке.
— Хорошо, дорогая, сейчас поедем, — пробормотал он, потягиваясь и рассматривая открывшуюся перед ними панораму.
Прямо под ними распростерся весь Суздаль, круто обрывавшийся с одной стороны к реке. Повернув голову вправо, Эндрю залюбовался плотиной, питавшей энергией все, что они создали и создавали. Вместо взорванной дамбы была возведена новая, а вокруг нее теснились корпуса промышленных предприятий. Целый столб искр поднимался над сталелитейным заводом, который работал на полную мощность и днем и ночью, пытаясь хоть частично удовлетворить неизбывную потребность в рельсах. Для одной только восточной линии требовалось не менее сорока тысяч тонн ежедневно. С тех пор как был запущен рельсовый прокатный стан, они отказались от принятой в чрезвычайных условиях практики производства деревянных рельсов с металлическим покрытием. А ведь помимо рельсов надо было выпускать огромное количество сельскохозяйственных машин, инструментов, вагонов, нарезных мушкетов и тяжелых пушек, на которых настаивал О’Дональд. Рядом с литейным цехом возвышались четыре доменные печи, ежедневно перерабатывавшие сотню тонн железной руды и сотню тонн угля и известняка. На расположенном неподалеку вагоностроительном заводе тоже не прекращалась бурная деятельность. Рабочие, трудившиеся под началом инженеров-янки, производили не только паровозы, но и весь подвижной состав — пассажирские и грузовые вагоны, платформы, хопперы для угля и руды. В мастерских по соседству изготавливалось всевозможное необходимое оборудование. Здесь было несколько коммерческих предприятий, которым Майна выдавал по пять тонн железа в день для поощрения частной инициативы. На безопасном удалении находились пороховой завод и склад боеприпасов. Почти все их боеприпасы были израсходованы во время войны, но к настоящему моменту они заполнили склады новыми, а вот свинец и медь были на исходе, так как год назад все контакты с их поставщиком Карфагеном прервались. К счастью, наладились связи с Римом, который обязался поставлять медь для телеграфных проводов, а в прошлом месяце геологоразведочная экспедиция обнаружила залежи свинца в нескольких сотнях миль к западу, на землях майя.
Эндрю очень хотелось протянуть туда железную дорогу, но у них не было никакой возможности строить линию сразу в двух направлениях. К тому же если в ближайшие годы тугары опять нападут на них, то с востока, а не с запада, где, согласно сообщениям разведывательных групп, не было почти ничего, кроме бесконечных степей, не знавших ни оспы, ни вражеской оккупации.
К пристани на реке причалил большой паром, а на берегу его уже ожидал длинный состав из платформ, готовых к погрузке. К северу от города возле переправы через Вину вовсю пыхтел гигантский лесопильный завод, питавшийся энергией речного потока и выпускавший ежедневно две тысячи шпал для железной дороги и миллионы погонных футов пиломатериалов для городского строительства. За Форт-Линкольном, их первым поселением в этом мире, располагался еще один промышленный комплекс, включавший первую мукомольную мельницу и лесопилку, а также малый литейный цех, производивший различные элементы крепления рельсового пути. Еще дальше за ними находились шахты, где добывали уголь и руду.
На всех этих предприятиях вместе с железнодорожным строительством работали почти тридцать тысяч человек. В нормальных условиях подобная занятость рабочей силы была бы немыслима, но при боярах она применялась очень расточительно, а теперь благодаря механизации сельскохозяйственных работ удалось не только высвободить такое количество рабочих, но и кормить их. Все они в то же время входили в те или иные подразделения тридцатитысячной армии и один день в неделю уделяли военным учениям. Эта система обеспечивала большую мобильность подразделений и позволяла не содержать их в гарнизонах, а использовать для нужд народного хозяйства.
— Опять замышляешь какую-нибудь авантюру? — Кэтлин поставила корзинку с провизией рядом с ним на траву, смирившись с мыслью, что им предстоит пикник на самой вершине холма.
— Понимаешь, я никогда раньше не был так счастлив, — ответил он. — Я думал, война никогда не кончится — ни в нашем старом мире, ни здесь. Это постоянное, нескончаемое убийство, казалось, вытравило мне всю душу. И вот наконец я дожил до того момента, когда вижу, что, может быть, и стоило заплатить за все это такую цену. — Он улыбнулся. — Я привык к мысли, что тружусь ради счастья других, а самого меня не ждет никаких наград. Что, может быть, после меня люди будут жить лучше, без войн. А теперь мне иногда кажется, что, возможно, немного такой жизни достанется и мне. — Он чуть ли не застенчиво положил руку на ее живот и тут же с испугом отдернул ее: — Она что, всегда так брыкается?
— Он хочет поскорее увидеть своего папу, — улыбнулась Кэтлин.
— Она.
