из обломков наконечников копий гнутые крюки, при помощи которых легко лазать по скалам, что нередко приходилось делать Мервину в поисках целебных трав. Но, едва Мервин показался у края плато и зашагал к пещере, оба оживились и приветствовали его. Друид поведал, как ему довелось усмирить бесноватого и спасти роженицу, которую уже считали обреченной. Он испытывал незнакомое чувство – радость от того, что тебя ждут дома, где есть с кем перемолвиться словом, поведать об ушедшем дне. Поистине не всегда молитва и созерцание бывают в радость. Даже олень-одиночка порой прибивается к стаду своих сородичей.
Ролло нарубил хвороста для очага, развел огонь. Эмма тем временем извлекла поклажу из мешков. Сегодня у друида выдался день, щедрый на подношения, – мех вина, приправленного травами, мешочек изюма, дюжины две яиц, мед в сотах, добрый ломоть пирога с зайчатиной.
Они сытно поужинали, и Мервин вознес молитву в благодарность богам. Но взгляд девушки не давал ему как следует сосредоточиться. Она ждала исполнения обещания, она буквально сгорала в ожидании.
Лицо Эммы осветилось лишь тогда, когда он достал арфу. Ролло наблюдал за нею с усмешкой, но воздерживался от замечаний, видимо, опасаясь ее спугнуть, как прежде.
Мервин принялся наигрывать на арфе, а потом негромко запел, продолжая незаметно наблюдать за девушкой. Ресницы Эммы медленно опустились, как в блаженном трансе, губы приоткрылись, словно впивая звуки струн. Ролло также склонил свою львиную голову. Мервин знал, что эти дикие разбойники-норманны с особым почтением относятся к музыке и поэзии. В их жестких душах каким-то образом уживается удивительное чутье ко всякого рода гармоническим звукам. Своих скальдов они сажают на пирах на особо почетное место, ибо те, кто обладает поэтическим даром, считаются у них избранниками и даже сам Один с превеликим трудом, хитростью и обманом, добыл для себя мед поэзии. И сейчас Ролло почтительно слушал друида, далеко не всегда понимая, о чем тот поет, но ощущая завораживающее воздействие благозвучных струн. В глазах его появилась умиротворенность, черты лица разгладились, и друид видел иным зрением, что его внутренний свет ровно мерцает.
Эмма слушала, не перебивая, хотя друид пел о том, что претило ей – странствиях души. Когда же окончилась песня, он нарочито положил арфу так, чтобы девушка могла ее коснуться. Эмма затрепетала.
– Наши барды всегда ценили арфу, – заметил Мервин, не глядя на нее. – Христиане в своих храмах поражают верующих иным, пожалуй, более совершенным инструментом – органом. Я слышал его и был изумлен его могучим многоголосием. Но когда душа жаждет музыки, не все ли равно, какие крылья поддержат голос и душу в их полете?
«Возьми!» – мысленно приказал он, глядя в ее расширившиеся глаза.
Девушка повиновалась. Друид не ошибся, полагая, что она обучена играть. Поначалу неловко, точно припоминая, потом все увереннее и прекраснее зазвучала арфа. Безусловно, у Эммы был божественный дар, и каждый звук, казалось, минуя ухо, входит прямо в сердце. И озарялась тьма, окутывающая девушку, и хотя боль и не уходила из ее глаз, но открывались врата ее запертой души.
Огненные точки плясали в ее темных, как у лани, глазах. Эмма смотрела на огонь, словно черпая в нем силу. И вдруг зазвучал ее голос:
Даже у Мервина перехватило дыхание. Боги, о боги – какой голос! Немудрено, что, обладая таким даром, эта девушка страдала, не давая ему выхода. Какое же несчастье гасило в ней благотворные порывы чувств? Но если она способна так петь, значит, не все потеряно, нежность и надежда еще могут воскреснуть в ней. Силы тьмы не навечно овладели ее душой.
Теперь и Ролло не был праздным слушателем. Он приподнялся, сел, не сводя с девушки восторженного взгляда. Но вместе с восхищением в его глазах была и боль. Оказывается, он вовсе не знал свою пленницу, наталкиваясь в ней на отчаяние и ненависть, которые сам же и породил. Так кто же она? Колдунья или фея, огрызающийся волчонок или лань?
Лицо девушки было печальным, в глазах стояли непролитые, затаившиеся слезы. Арфа звучала все глуше, звуки растворялись в рвущейся наружу боли.
Наконец последние аккорды замерли под сводом пещеры, и стало так тихо, словно вместе с пением исчезли, завороженные, все звуки мира. Три человека, как безмолвные духи, застыли у огня. Девушка сдавленно застонала и, отложив инструмент, кинулась прочь.
Ролло хотел было догнать ее, но друид успел поймать его за запястье.
– Не надо. Не делай этого. Дай ей хоть на миг забыть, что она твоя пленница. Она не убежит, но ей станет легче, если сейчас она побудет одна.
Ролло остался на месте. Мервин наблюдал за ним. Лицо норманна было сумрачным.
– Тебе нравится эта девушка? – спросил друид.
– Давно уже ни одна женщина до такой степени не занимала мои помыслы. Но она принадлежит не мне. Ее избрал для себя Атли, мой младший брат, – ответил Ролло.
Вначале щеки Мервина дрогнули в улыбке.
– В ней столько сил, что она никому не будет принадлежать полностью. Если, конечно, сама того не пожелает.
Ролло нетерпеливо повел плечами. Достав кинжал из ножен, он вонзил его по рукоять в мягкую почву у камней очага. В каждом его движении чувствовалось едва сдерживаемое напряжение.
– Я в одном лишь уверен – кто бы ни взял ее себе, тот никогда не сможет сказать последнее слово.
Мервин смотрел на одиноко лежащую арфу. Ее корпус был сделан из священного дуба, а ветви – из рогов могучего тура, сам верховный друид произнес над ней заклинания. Мервин гордился тем, что обладает ею. Однако сейчас ему казалось, что чудесный инструмент больше не принадлежит ему. Арфа словно признала рыжую девушку новой хозяйкой и сейчас тосковала о ней.
Но не одна она. Норманн также не мог отвести глаз от занавешенного шкурой входа в пещеру.
– Не сбежала ли она, вопреки тому, что ты говоришь?
– Нет, не тревожься.
– Ты не знаешь эту безумную, Мервин. Она, точно завороженная, только и помышляет о том, как бы бежать, и готова скорее погибнуть, нежели признать свое поражение.
– А ведь как раз это и нравится тебе в ней, норманн. То, что она силой равна тебе.
Ролло натянуто рассмеялся.
– Ты бредишь, жрец. Взгляни на эту пичугу и на меня.
– Не об этом речь, Ролло, и ты прекрасно меня понял. Окажись ты на ее месте, разве смирился бы ты с поражением и пленом? Разве не помышлял бы о мести?
С минуту Ролло пребывал в задумчивости.
– Ты многого не ведаешь, Мервин, но помимо ненависти эта девушка должна испытывать хоть каплю благодарности ко мне. Пожалуй, я вполне заслужил это.
– Это так и есть, – отвечал друид. – Подобрав тебя беспомощного в лесу и защитив от волка- оборотня, – разве она не доказала это? Однако пока девушка остается пленницей – ты никогда не услышишь от нее слов благодарности.
– Кровь Локи! Но она принадлежит не мне, а моему брату. Это ему я дал слово, что сохраню Эмму для него!
Мервин снова улыбнулся.
– Ответь мне, сын севера, покоритель земель, разве ты отпустил бы ее, если бы не было и речи о твоем брате? Нет? Тогда скажи, кто кого крепче держит? Кто у кого в плену?
Глаза Ролло расширились, брови изумленно приподнялись. Но вслед за удивлением пришло понимание. Он опустил глаза и отвернулся.
Мервин поднял голову. Огромная полная луна глядела с высоты прямо в расселину свода пещеры.
