заплатили у переправы через Уз. А девчонка-то, черт побери, настоящая красотка!
– Я думаю больше о том, что нас, королевских гонцов, обогнали какие-то бродячие артисты.
– Но, сэр, у них хорошие лошади. К тому же им наверняка не пришлось петлять, как зайцам, по бездорожью. Взгляните, сэр, эта малютка с вас глаз не сводит!
Действительно, едва заметив рыцаря, девушка что-то сказала своим товарищам, и те заулыбались Майсгрейву, возвышавшемуся над толпой.
Теперь пришла пора выступать девушке. Передав виолу одному из фигляров, она взяла пару кастаньет и стремительно закружилась. Ее пестрое, расшитое мишурой платье вспорхнуло, стали видны изящные, ловкие ножки. К немного гнусавым звукам виолы и звону бубна присоединилось задорное щелканье кастаньет. Девушка плясала, и ее округлые смуглые руки как гибкие змеи взлетали над ее головой, полная грудь соблазнительно двигалась за вырезом корсажа, бедра сладострастно покачивались. Зрители пребывали в восхищении, в особенности их мужская половина. Ибо было в этой хрупкой черноволосой девушке нечто такое, что горячило кровь и чаровало, как чистое пламя. В ней не было и следа той чопорности и важности, которую предписывалось хранить добропорядочным горожанкам. Вместе с тем она танцевала только для одного зрителя – для синеглазого рыцаря, который, облокотясь о луку седла, с улыбкой смотрел на нее.
Анна Невиль остановилась немного в стороне, покусывая губы. Она с полувзгляда узнала эту плясунью и теперь, глядя, как Филип Майсгрейв улыбается ей, готова была расплакаться.
Наконец кастаньеты умолкли. Пестрая юбка опала мягкими складками до самой земли. Еще тяжело дыша и улыбаясь, плясунья во все глаза смотрела на Майсгрейва. Он поманил девушку пальцем, и та приблизилась.
Анна сквозь зубы процедила:
– Не годится рыцарю, носящему цепь и шпоры, якшаться с первой попавшейся девкой.
Возле нее на короткогривом вороном сидел Патрик Лейден. Скинув шлем, он тряхнул длинными соломенными волосами, ниспадавшими почти до лопаток.
– Ты не прав, Алан. Эти веселые, податливые девицы словно созданы для того, чтобы порой скрашивать нашу жизнь. У меня, например, во владениях сэра Филипа есть прелестная возлюбленная – пухленькая молодая вдовушка-вилланка. Я ночую у нее, когда свободен от службы, и даже прижил с ней дочь. Но все же, когда я добуду достаточно средств и приобрету рыцарский пояс, я посватаюсь к дочке соседа, сэра Пейсли, хотя, клянусь обедней, она и в подметки не годится моей Молли. Э-э, да что с тобой говорить, ты сам еще дитя…
И он наклонился, чтобы бросить обходившему зрителей фигляру со шляпой монетку. Анна же, злясь на весь свет, с надменным видом отвернулась от актера. Сэр Филип опустил в шляпу золотой, продолжая о чем-то беседовать с танцовщицей. Вскоре и остальные актеры столпились вокруг них, весело болтая и подшучивая.
Затем путники отправились на постоялый двор, и Анна обнаружила, что и фигляры решили остановиться там же. Когда они вошли туда, Майсгрейв задержался, чтобы дождаться эту уличную плясунью.
В зале для гостей – довольно просторном помещении с низкими полукруглыми арками – было людно. В громадном очаге между чугунными козлами весело пылали толстые поленья, языки пламени лизали днище большого закопченного котла. Пахло рыбой, людским потом и свежей смолой от потрескивающих факелов. За длинными деревянными столами сидели за трапезой постояльцы. В глубине помещения две лестницы вели наверх, под самую крышу.
Рыцарь и его свита расселись за стоящим у окна столом. К вящему возмущению Анны, актеры по приглашению Филипа присоединились к ним, и рыцарь заказал щедрое угощение и вдоволь вина. Он снял шлем и доспехи, на его кожаном жилете отпечатались пряжки и кольца панциря. Рядом с ним восседала смеющаяся плясунья, и рыцарь небрежно обнимал ее одной рукой.
– Наш господин сегодня весел сверх обычного, – лукаво подмигнув, заметил Гарри. – Видимо, и нам удастся передохнуть и повеселиться как следует.
И он ущипнул румяную служанку, водрузившую на стол внушительных размеров кувшин с вином.
– И слава Богу! – вмешался Бен Симмел, сидевший по правую руку от Анны. – После того, как он лишился Элизабет Грэй, хозяин ходил словно в воду опущенный.
Достав из дорожной сумки небольшую свирель, он принялся негромко наигрывать.
Анна растерянно взглянула на него.
– Элизабет Грэй? Вы говорите о королеве?
Бен лишь покосился на нее, продолжая тянуть нехитрый мотивчик, который извлекал из своего инструмента на всех привалах. Кое-кто из ратников стал напевать:
Сидевший по другую сторону от Анны Патрик Лейден щедро плеснул ей в кружку вина.
– Ты что, малыш, ничего не слыхал о сэре Филипе и леди Грэй? Об этом шумела вся Англия.
– Но я долго жил в монастыре и действительно ничего не знаю.
Патрик осушил кружку и вкратце изложил историю любви Филипа Майсгрейва к Элизабет Грэй.
– Пожалуй, мы как никто знаем, каково ему пришлось. Сэра Филипа и прежде нельзя было назвать весельчаком, а тут он и вовсе замкнулся. Весь Нейуорт словно в траур оделся. Грешным делом, мы осуждали его за то, что он, будто телок на привязи, кружит у трона.
– Неужели он так ее любил? – медленно спросила Анна. – Ну, а супруга сэра Филипа?
Патрик допил вторую кружку и отер губы тыльной стороной ладони.
– Она ему как чужая. И нам не госпожа – всего один раз побывала в Нейуорте, да и то второпях, чтобы скорей вернуться назад в Йорк. Я очень ценю сэра Майсгрейва и как воина, и как господина, но стоит ли так изводить себя из-за женщины, пусть она и прекрасна, как Элизабет Грэй. И хорошо, что ему глянулась эта милашка, пусть хоть она попробует умерить его тоску.
Анна молчала. Ей казалось непостижимым таинственное переплетение их судеб. Она утратила корону Англии из-за некоей Элизабет Грэй, которую внезапно полюбил король, а Филип потерял в лице все той же Элизабет возлюбленную. И вот теперь судьба свела их, отвергнутых… Но зачем?..
Анна подняла глаза и едва не вскрикнула. Филип Майсгрейв, приподняв за подбородок головку плясуньи, поцеловал ее припухшие темные губы.
Подали еду. В деревянные миски разлили ароматную рыбную похлебку с горохом. Посреди стола появились глубокое блюдо с горячей ячменной кашей, плошка тертого чеснока и теплые пироги в придачу. Кружки и фляги были до краев полны теплым элем и рубиновым вином.
И ратники, и фигляры набросились на еду с жадностью. Слышались лишь перестук деревянных ложек да дружное чавканье. Анна не спускала глаз с танцовщицы. Та ела словно голодный зверек, хватая все подряд без разбору и запивая куски элем. Темные струйки стекали по ее подбородку. Анна выпрямила спину и стала жевать с изысканной, изящной медлительностью, хотя сейчас, среди этих весело набивающих животы и балагурящих солдат, под закоптелым потолком харчевни, такая церемонность казалась совсем неуместной.
Утолив голод, никто не хотел расходиться. Смеялись, хором горланили под аккомпанемент свирели Бена песенку о красотке Мэри. Весельчак Гарри, сидя подле своего невозмутимого брата, сыпал шутками, от хохота над которыми, казалось, обрушатся потолочные балки. Он усадил с собой двух разбитных служанок и, обняв их, веселил так, что сдобные груди девушек под холщовыми платьями прыгали, грозя прорвать застиранную ткань.
Одна Анна сидела с сумрачным лицом, не обращая внимания на шутки, обращенные в ее сторону. Она смотрела на другой конец стола. Сильная рука рыцаря, на которой блистал перстень с алмазом, покоилась на ладони плясуньи. Они не обращали внимания на стоящий вокруг них гомон, всецело поглощенные друг другом.
«Я его ненавижу! – вдруг подумала Анна, не сводя глаз с Майсгрейва. – Если бы я знала, что так будет, я бы скорее бросилась в объятия горбуна Глостера».
