дороге. И так же, как и мы, не хочет больше воевать.
— Почему же он здесь? Раз он не хочет воевать, может убираться когда захочет. Так ему и скажи.
— Ты не ответил на мой вопрос, Пэт.
Пэт кивнул, не отрывая взгляда от Калина.
— Я не Эндрю, сэр.
— Что это значит?
— То и значит.
— То есть ты будешь возражать.
На лице Пэта мелькнула озорная ухмылка.
— Сэр, по-моему, Эндрю называл это как-то красиво — конституционным кризисом, что ли.
— Ты этого не сделаешь.
Пэт встал и вышел из-за стола.
— Давай ненадолго вернемся в прошлое, Калин. Помнишь, как мы первый раз пошли в кабак и какую устроили драку? Мы выпили вместе не одну рюмку и, даст бог, выпьем еще. Но сейчас, дружище, наши пути разошлись. Рим не поддержит тебя, произойдет раскол Республики. Я бы не хотел вести себя как какой- нибудь боярин, но, видимо, придется. Я прикажу армии остаться, и, клянусь богом, многие подчинятся. Я скажу им, что это воля Эндрю, и они послушаются. Поэтому я умоляю тебя, Калин, не заставляй меня идти на это. Если Эндрю не умрет от раны, его убьет наша с тобой ссора. Я помню, он мне как-то говорил, что, если армия не подчиняется своему главнокомандующему (в данном случае тебе), это создает прецедент. Даже если мы выиграем войну и освободим всю планету, как всегда мечтал Эндрю, это отныне будет нам мешать. Знаешь, что самое главное для Эндрю? Не армия и даже не победа, а Республика.
Пэт вздохнул, вернулся за стол, открыл ящик и достал бутылку с двумя стаканами. Налил водки и предложил Калину.
Президент медленно поднялся, и у Пэта мурашки забегали по спине. У Калина был такой же взгляд, как у Линкольна, те же цилиндр и борода. В этот момент он был вылитый Линкольн.
Президент надел цилиндр и отрицательно покачал головой.
— Я не буду с тобой пить, — тихо проговорил Калин и направился к двери.
— Мистер президент.
Калин остановился и оглянулся.
— Пожалуйста, не делай этого. Если никакие другие причины не могут тебя убедить, то я прошу тебя ради Эндрю.
— Какой смысл в моем президентстве? Вы, янки, дали мне эту должность, так же как вы дали нам и все остальное — Республику и эту проклятую войну.
— Мы дали свободу самим себе. Черт возьми, Калин, ты не помнишь, что из шести сотен парней, попавших сюда, в живых осталось меньше двухсот, что уже более ста тысяч солдат, воевавших вместе с ними, похоронено? Мы сражались все вместе, и никто никому ничего не давал. Свобода — это не подарок, это право, которое нужно заслужить кровью.
— И сколько еще крови мы должны пролить?
— Возможно, кровь каждого из нас — твою, мою, всех. Но будь я проклят, если перед кем-нибудь согнусь. Я — Патрик О'Дональд и никому не позволю передо мной заноситься. Будь то боярин, или ирландский лорд, или тем более какие-то бантаги.
— Дай бог, чтобы ты оказался прав.
— Так мы остаемся?
Калин замялся:
— Пока да.
Поправив цилиндр, президент вышел из кабинета.
Облегченно вздохнув, Пэт откинулся на спинку кресла и, не думая об обещании, которое он дал сам себе, выпил оба стакана.
— Пэт О'Дональд, я смотрю, ты и вправду не притрагиваешься к бутылке, как обещал.
Пэт поднял голову и увидел в дверях Эмила.
Пэт грустно покачал головой и, налив еще два стакана, жестом предложил доктору присоединиться.
Вздохнув, Эмил сел и с притворной неохотой взял стакан.
— Как он, Эмил?
— Пока не знаю. Я резал его прямо на полу поезда, в далеко не стерильных условиях. Кажется, мне удалось остановить кровотечение. Но боюсь, что придется делать еще одну операцию. Сломаны два ребра, и в легких могли застрять обломки костей. Но повторная операция убьет его: он потерял слишком много крови.
Эмил вздохнул.
— Ему нужна кровь, черт побери. Я думал о том, чтобы взять чью-нибудь кровь и перелить ему.
— Разве ты раньше этого не делал?
Эмил кивнул:
— Пять раз. Но только в крайних случаях. Если бы я этого не сделал, они бы умерли. Три раза были удачными, но в двух других что-то не получилось. Словно кровь была не та. И они оба умерли, хотя я не знаю почему. Я не хочу рисковать.
— А если ты этого не сделаешь?
— Скорее всего, он умрет.
— Тогда делай! — заревел Пэт.
Эмил опустил голову.
— Одно дело, если он умрет сам, а другое, если я убью его своим дурацким экспериментом.
— А что Кэтлин?
— Она сейчас с ним. Я освободил ее от других обязанностей, все равно от нее сейчас нет никакого толку.
Пэт кивнул.
— Что у вас здесь произошло с Калином? Я стоял за дверью и слышал жуткий крик.
— Просто он решил выбросить белый флаг.
Эмил вздохнул.
— Неужели до сих пор есть надежда на победу? Такое ощущение, что уже несколько месяцев нас преследуют одни поражения.
— Это еще не поражение, — сказал Пэт, и ему показалось странным, что он это говорит. С тех пор как их обошли с фланга под Капуа, в его сердце поселилось неприятное предчувствие поражения. Оказывается, все, что нужно было сделать, — это произнести эти слова вслух. Если бы даже он прошептал их кому-нибудь на ухо, они бы разлетелись, обрели собственную жизнь и, возможно, разрушили бы нависший над ними злой рок.
— Мы будем удерживать Рим и победим. Так хотел Эндрю.
— Хорошо бы.
— Эмил? — В дверях стояла перепуганная Кэтлин. — У него опять открылось кровотечение.
Эмил вскочил и пронесся мимо Кэтлин, Пэт последовал за ним. Подойдя к Кэтлин, он обнял ее за плечи, словно хотел помочь ей пройти через старый Форум, переоборудованный в штаб накануне сражения, а затем вниз по лестнице в комнату, где лежал Эндрю. Когда Пэт вошел в помещение, у него на лбу выступил пот. Здесь установили печку, и труба от нее уходила в потолок.
Пэт не видел друга с тех пор, как Эмил начал делать ему операцию в поезде, поэтому восковое лицо Эндрю его напугало.
Он напоминал куклу с запрокинутой головой. Его губы медленно шевелились, а изо рта текла тонкая струйка крови. Пэт посмотрел на пол и увидел резиновую трубку, соединенную с бутылкой, в которую капала кровь.
Эмил и Кэтлин встали на колени у его кровати, а Пэт подошел поближе.
— Позовите О'Дональда, — прошептал Эндрю, — они уже на стене.
Пэт понял, что в бреду Эндрю привиделось одно из прошлых сражений.
