— Люди не делают то, что проще, Анджела. Они поступают так, как должны, и, очевидно, Питер Брандт и Рон Лэйрд слишком много знали друг о друге.
Питер не смог бы уничтожить Лэйрда, не уничтожив себя.
— А Сэмми, что с ним?
— Сэмми был допрошен и освобожден. Его единственным преступлением было чрезмерное усердие. Он был настолько озабочен твоим исчезновением, что взломал твой электронный ящик и нашел твой график встреч для интервью. Он пошел по некоторым адресам, даже к Джордану Карпентеру, чтобы увидеть тебя.
Анджела следовало быть благодарной за то, что многие настолько заботились о ней, что готовы были рисковать из-за нее, но на сердце лежала тяжесть, не имеющая ничего общего с делом «Ангельского личика». Она была глубоко личной.
— Теперь позволь задать вопрос тебе, Анджела. Что там с твоим доктором? Все в порядке между тобой и Джорданом?
Доктор Фремонт была проницательной женщиной. И действительно Анджела пришла поговорить именно об этом.
— Нет, не все в порядке, — призналась она.
— В чем проблема?
— Проблема в том, что он замечательный, доктор Фремонт. Он идеальный. Я не могу просить большего. Но он заслуживает большего.
Психиатр подалась вперед, заинтересовавшись.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Меня все еще посещают образы прошлого, и, возможно, они останутся в моей жизни навсегда. Я не могу смотреть в зеркало без желания стереть это лицо. Как я могу ожидать, что он будет любить и принимать меня такой, какая я есть, если я сама не могу это сделать?
— Ты не веришь, что он любит тебя такой, какая ты есть?
— Он не знает кто я. Он влюблен в образ, которым я была.
— Это не означает, что он не любит тебя, Анджела или, что не сможет полюбить женщину, которую узнает.
Анджела пристально смотрела в одну точку, задавая себе вопрос, сможет ли она продолжить. Это было сложно. Очень сложно. Ее сердце словно разрезали ножом.
— Да, возможно, он сможет полюбить меня, но это будет неправильная любовь. — Девушка заколебалась, решив привести пример. — У него есть австралийский попугай с подрезанными крыльями. Это прекрасная птица, но она не может летать. Он переносит его из комнаты в комнату. Что если он станет любить меня подобным образом?
Анджела подняла глаза, ее сердце разрывалось на части.
— Я больше не могу летать, доктор Фремонт. И я не хочу быть любимой таким образом — из чувства долга или из жалости.
— Может быть это не то, что он чувствует, Анджела? Возможно, это сострадание?
Анджела покачала головой. Она не могла согласиться с этим, и Джордан тоже не должен. Она хотела любви и страсти. Хотела огня и радости, но первым делом она должна найти себя. Она должна быть в состоянии посмотреть на себя в зеркало и поверить, что мир не сможет стать лучше без нее.
Она причинила так много боли
— НЕТ, я не понимаю. Почему ты не можешь быть со мной, Анджела? Заставь меня понять на этот раз.
Полуденная жара распространялась, заполняя веранду дома Джордана, до тех пор, пока не стала физически ощутимой.
Казалось, в сочной листве легкий ветерок попал в ловушку.
Листья шелестели по-настоящему, но воздух не двигался.
Кресло-качалка, в котором сидела Анджела. поскрипывало при каждом движении ее ног. Джордан не был уверен, что она знала, что раскачивается. Видимо, эти бессознательно повторяющиеся движения были предназначены для того, чтобы сдержать в узде рвущиеся наружу эмоции.
Джордан остановился рядом с перилами веранды, с букетом сирени, который срезал в честь ее прихода.
— Мне нужно работать, — ответила она, — работать над собой. Я не знаю, как еще объяснить это. Я чувствую незавершенность, и прежде чем я смогу стать полноценным человеком, мне придется найти недостающие части в себе.
Джордан минуту обдумывал ее слова.
— Может быть, ты говоришь о приборе? Я спрятал его, потому что считал, что им неправильно воспользуются. И, как оказалось, был прав.
— Да, это так, а я была неправа. Все это произошло не из-за того, кем я была, а из-за моей внешности. — Анджела дотронулась кончиками пальцев до своих губ. — Я должна примириться с тем, что прежней меня больше нет.
— Ты не можешь заняться этим здесь?
Прежде чем она заговорила, прошла минута или две.
— Не могу.
Джордан почувствовал страдание в ее голосе, и у него сжалось горло, когда он увидел, что Анджела не может даже посмотреть на него.
— Ты знаешь о том, что птица с подрезанными крыльями спустя какое-то время прекращает попытки летать?
— Господи, Анджела.
Она молчала, но посмотрела на него с выражением такого сладкого мучения, что это заставило и Джордана потерять дар речи.
— Я вернусь, — пообещала она. — Я не знаю, когда это будет. Или… если ты сможешь подождать, но….
Он понял. Или старался понять.
— Ты должна попытаться взмахнуть своими крыльями, увидеть, работают ли они.
Она встала и подошла к нему. Он притянул ее ближе, и она прошептала:
— Я люблю тебя, Джордан.
— Я тоже тебя люблю. Останься со мной.
— Я не могу…
— Анджела!
Она сделала шаг назад, чтобы посмотреть на него, и ее подборок начал дрожать.
— Сделаешь одну вещь для меня? — спросила она.
— Конечно, все что захочешь.
— Не позволяй пламени угаснуть.
Джордан поддержал ее, когда она наклонилась чтобы поднять свой рюкзак.
К тому времени, когда Анджела собрала и надежно упаковала все свои вещи, она смогла наконец обрести контроль над собой. Не будет никаких слез, никаких истерик. Но Джордан почувствовал, как его сердце охватило желание и страдание, когда она по привычке попыталась откинуть назад несуществующие волосы.
Это был прекрасное, бессознательное движение и, конечно же, бесполезное. Независимо от того, что еще могло измениться в этой женщине, независимо от того, что еще она могла открыть в себе, Джордан надеялся, что ему еще доведется увидеть этот жест.
— Хорошо. Я сделаю это.
