– Правда? – Она недоверчиво посмотрела на него, словно хотела услышать что-то еще.
Для нее это было очень важно – важно настолько, что Рик понял: он обязательно должен попытаться объяснить ей свою мысль.
– Ты очень ранимая, – заверил он совершенно искренне. – Быть может, даже более других, но по внешнему виду этого не скажешь, это у тебя внутри. Ты напоминаешь мне персик, – может быть, потому, что я сегодня отказался от десерта.
– Персик? – Она скорчила гримасу.
– Да, шершавый и толстокожий, почти несъедобный снаружи, а внутри – совсем другое дело.
– Другое?
Она таки вынуждает его сказать это.
– Точно… Знаешь, он внутри такой сладкий, сочный, нежный. Очень нежный. – Он почти осип, пришлось остановиться и прокашляться. – Есть ради чего возиться со шкуркой.
В глазах у нее мелькнула надежда, но она тотчас безжалостно оборвала себя.
– Ну зачем же такая ирония? – вырвалось нее. – Если уж сравнивать с фруктами, то я скоре гранат, а не персик. Он такой кислый, что все морщатся да и зернышек полно, только успевай выплевывать.
– Да что ты, я говорил без всякой иронии, – возразил Рик. – Поверь мне, правда. Могу поспорить на твою квартирную плату, ты очень нежная внутри. Одно грубое прикосновение, и ссадина готова. Совсем как у персика – розового толстокожего персика.
Он старался рассмешить ее, даже рискнул сказать глупость. Однако Блю притихла и отвела взгляд, опять превратившись в застенчивого ребенка. Внезапно он всем сердцем остро почувствовал ее печаль. Скоре всего кто-то обидел ее, какой-то безмозглый ублюдок. Рик вдруг поймал себя на мысли, что с удовольствием бы врезал этому парню по зубам.
Голосом, в котором слышалось едва сдерживаемое волнение, он спросил: – Кто-то обидел тебя, и обидел очень сильно, верно?
У нее вырвался едва слышный стон.
– Каждого кто-то обидел, наверное, даже тебя.
Он угадал. Развязность – просто способ привлечь внимание, а не самоцель. Она вызвана болью. Ирония Блю и ее постоянные приставания – всего лишь защитная броня. И все это только для того, чтобы уберечьнежность, про которую он только что говорил. Наверное, он и раньше чувствовал это в ней, но сейчас уверился окончательно. Она раскрыла свои карты, но, Боже праведный, он не знает, что с ними делать. Он хотел одного – чтобы она ушла. Блю должна уйти, но он не в силах прогнать ее. Ведь не просто так она пришла, ей необходимо сострадание, а при данных обстоятельствах он едва ли способен дать его. Однако попытаться все же обязан.
– Блю… – Даже произнести ее имя было непросто: от нежности у него сжалось гopлo. Рик подошел к ней, чувствуя, что раздваивается, что кто-то будто тянет его назад.
– Не будь таким святошей, – сказала она, – ненавижу жалость.
– Это не жалость, а сострадание.
– Все равно ненавижу! Я пришла не за этим.
Он боялся спросить. Да и зачем. И так ясно.
– Блю…
Она вдруг посмотрела на него бесстрашно, прямо в глаза, отвергая его доброту. Глаза ее заискрились какой-то бесшабашностью.
– До тебя когда-нибудь дотрагивались вот так? – спросила она. – Вот так – легко-легко?
Блю едва ощутимо коснулась пальцами его лица, провела по скулам. Ему показалось, что она перестала дышать. Он-то точно не дышал. А потом, словно боясь, что он остановит ее, она коснулась пальцами его губ. Желание горячей волной обожгло Рика. Ее прикосновение было легким и шелковистым, таким, по его представлению, должен быть воздух в раю. Блю дерзко смотрела на него, но он чувствовал, как она дрожит, при касаясь к его губам.
И опять он словно получил удар в пах.
– Не надо, – произнес Рик, хватая ее за руку, и увидел у нее в глазах такую обиду, от которой у него защемило сердце.
Он-то думал, что такого с ним больше никогда не случится. К сексу это не имело никакого отношения. 0н был нужен ей, а она ему. Это была абсолютно чистая естественная потребность мужчины быть с женщиной, утолить голод обделенной плоти. Он успел забыть, как могуч этот голод. Надеялся, что у него хватит воли покончить с ним навсегда, но сейчас этот голод вспыхнул с новой силой, В нем смешались похоть, желание, томление. Он увидел их отражение в ее взгляде, прочел там все, что чувствовал сам, в чем отказывал себе. Рик понял, чего ему не хватало, раньше, почему он всегда был не в ладах с собой. Вот этого и не хватало. Это и было нужно.
– Господи!.. – вырвалось у него, скорее как мольба, чем богохульство. Он просил у Бога помощи, неверие угрожало задушить его. Он сходил с ума от отчаяния, что чувствует все это, что она заставляет его испытывать все эти ощущения так безошибочно ясно.
– О Боже! – Она выдохнула эти слова так, словно его острое желание переместилось в нее. Потом повторила нежнее: – О Боже.
Рик сжимал ей руку все Крепче, пока до него не дошло, что он причиняет ей боль. Он убеждал себя, что собирается с силами, чтобы оттолкнуть ее, а на самом деле притягивал все ближе, прерывисто дыша.
– Блю…
