бархатное платье.
Она помнила также и маленькое озерцо в лесистых горах, куда Филип любил ходить купаться. Она обычно оставалась на берегу, наблюдая, как он, сильными взмахами рассекая воду, переплывает его или задерживается на середине, ныряет или кружит на месте. Филип любил плавать, а вот ее так и не смог научить. Она боялась воды, ее пугали колючие водоросли, касавшиеся ее обнаженной кожи, темная глубина. Филип тащил ее подальше от берега, но она визжала и цеплялась за него, а если он отходил, звала его, пока он вновь не возвращался к ней. Однажды, когда она вдруг не на шутку рассердилась на него за все эти шутки, он обнял ее сзади и держал так, пока она не прекратила браниться и неожиданно замерла, пораженная контрастом между ледяной водой и пылающим телом мужа. Едва она притихла и откинула назад голову, он поднял ее на руки, вынес из воды и уложил среди густых папоротников на берегу. У него были теплые мягкие губы. Он касался ее всегда очень нежно, однако бывали минуты, когда она чувствовала себя столь слабой, растворяющейся в его силе, что ей даже хотелось, чтобы он причинил ей боль. И она подчинилась ему, закинула руки ему на плечи, обвила его, вся подавшись навстречу его мощи, чувствуя, как в ней начинает разгораться столь знакомое тепло, пламенеющий цветок, который становился все жарче и жарче, опаляя ее блаженным ослепительным светом, столь зрячей волной, что она была не в силах подавить невольный стон, всхлип, вскрик…
…Открыв глаза, Анна увидела в сероватом предрассветном сумраке незнакомое лицо склонившегося над нею мужчины. Он наблюдал за ней с интересом и каким-то насмешливым торжеством. Смуглое лицо было покрыто бисеринками пота, черные волосы свисали вдоль щек. Тело, лежавшее на ней, было тяжелым, а под своими руками, обнимавшими его, Анна ощущала сильные мышцы и выпирающий горб.
Ей показалось, что она кричит, но из горла вырвался лишь слабый хрип. Она смотрела на Ричарда широко распахнутыми глазами, пока он не отпустил ее и сел на кровати, все еще разглядывая ее с унизительным любопытством, словно экзотическое животное. Она тотчас натянула до горла одеяло, отодвинулась, прижалась спиной к спинке ложа. Она вся пылала, но еще более унизительным было то, что и Ричард тоже отпрянул, словно испытывая стыд от того, что произошло, отвернулся с такой поспешностью, будто увидел нечто отвратительное. Спустя мгновение он встал и, торопливо опустив за собою полог, начал одеваться.
Анна, сцепив зубы, чтобы не застонать, спрятала лицо в ладони. Ей хотелось выскочить из собственной кожи. Это было нестерпимо. Ей казалось, что Ричард подглядел ее самую сокровенную тайну, и эта тайна вызвала у него лишь омерзение.
Однако, когда он, уже завершив туалет, оттянул полог, лицо его было почти спокойным. Впрочем, это было не так, ибо ей показалось, что герцог еле сдерживается, чтобы не рассмеяться ей в лицо.
– Доброе утро, моя герцогиня!
Он снова стал прежним Ричардом Глостером. От этого Анне, пожалуй, стало немного легче, однако, все еще потрясенная своей капитуляцией, она нашла в себе силы лишь слабо кивнуть.
Ричард заговорил спокойно, машинально поправляя складки упланда:
– Боюсь, мадам, что я не смогу долго наслаждаться вашим обществом. Долг вынуждает меня уже сегодня покинуть вас и отбыть в Лондон.
– Упаси меня Бог, милорд, встать между вами и вашим долгом, – тихо ответила Анна.
Ричард кивнул.
– Вчера, моя дорогая, я был слишком обрадован вашим согласием. Да простит мне Господь, я его слишком долго ждал.
Анна совсем сникла, но Ричард заговорил, не глядя на нее:
– Однако, возможно, я заслужил осуждение, ибо несколько поторопился, поведя вас под венец именно тогда, когда до меня дошла весть о кончине брата. Увы, это правда. В тот миг, когда вы вступили в мою опочивальню, сэр Джеймс Тирелл докладывал мне о трагической гибели Джорджа Кларенса.
Откинув рукой полог, Анна взглянула на Ричарда.
Он стоял у стола, невозмутимо наполняя вином кубок.
Анна медленно перекрестилась.
– Он казнен?
– Нет. Джордж погиб по собственному неразумию, и в этом я вижу перст Господа, наказующего гордыню.
Герцог смотрел на нее поверх поднесенного к губам кубка.
– Герцог Кларенс, будучи во хмелю, оступился и утонул в бочке с мальвазийским вином в Тауэре. Бедняга Джордж. Он всегда отдавал предпочтение сладким винам. Да сопутствует Бог его душе в самых дальних закоулках преисподней.
Ричард сделал несколько глотков.
У Анны не было оснований жалеть Джорджа Кларенса, однако полное равнодушие Ричарда поразило ее. Одно дело ненавидеть сильного врага, другое – продолжать видеть врага в том, кто оставил земную юдоль.
– Ричард, вы поразительно невозмутимы для человека, чей родной брат погиб столь странной и позорной смертью.
Глостер повел плечом.
– Джордж не утрата для семьи и не приобретение для Господа. Однако вы, Анна, меньше, чем кто бы то ни было, должны сожалеть о его кончине.
– Это так, – сказала Анна. – Но теперь, когда он мертв… Упокой, Господи, его мятежную душу, – я говорю от чистого сердца.
Ричард вдруг расхохотался так оглушительно, что она вздрогнула.
– Вы лицемерите! Неужели вы полагаете, Анна, что я забыл, какое торжество сияло в ваших глазах еще вчера, когда вы узнали, что Джорджа должны казнить. Что ж, если вам его так жаль, можете заказать мессу.
– Ричард, похоже, что вы не умеете прощать врагов.
Он опустился на постель.
– О да, это так. Милосердие – удел слабых. Удел же сильных – вершить правосудие, карать или миловать. Поскольку Джордж покинул сей мир до исполнения приговора, к тому же, как вы верно заметили, позорной смертью, dum vinum potamus[25], я рад, что так вышло, и мы с Эдуардом с чистой совестью и незамутненным сердцем можем сказать «аминь» над непутевым Джорджем.
Ричард встал, галантно подал ей одежду и, задернув полог, отошел к жаровням, чтобы расшевелить тлеющие под пеплом уголья и добыть хоть немного тепла.
После паузы он вновь заговорил – неспешно, взвешивая каждое слово. Да, ему необходимо уехать, и как можно скорее, чтобы поспеть в Лондон к похоронам герцога Кларенса. Анне на время придется остаться в монастыре, пока от него не поступят соответствующие распоряжения. Затем в Литтондейл прибудет эскорт, дабы она могла возвратиться в мир во всем блеске и великолепии своего нового положения.
Анна слушала супруга с равнодушием. Возможно, ее и устраивало то, что он принял все ее заботы на себя. И лишь когда Ричард заговорил о Кэтрин, насторожилась.
– Думаю, девочке незачем больше оставаться в монастыре, и я наконец смогу выполнить свое обещание и увезти ее в Понтефракт, куда собираюсь заглянуть по дороге в Лондон.
Анна рванула складки полога.
– Не вижу никакой необходимости. Моя дочь останется со мной.
И тут Ричард впервые за утро заговорил с нею мягко, сел рядом, подал бокал с вином и вазу со сладостями. Кэтрин давно ждет этой поездки, и, помимо того, что он, Ричард, выполнит свое обещание, девочка окажется при дворе, где много молодежи и, разумеется, найдутся прекрасные воспитатели для нее, ибо в этой глуши она совершенно одичала. Дочери герцогини Глостер необходимо иметь должные манеры. И потом – Анна сама может спросить у дочери, как она смотрит на подобное предложение.
Анне незачем было спрашивать Кэтрин. Она и без этого знала, что ее дочь мечтает лишь о дне, когда она покинет Литтондейл. И хотя Анна не видела веской причины, почему это должно произойти именно сейчас, а не позднее, она понимала, что ничто так не обрадует Кэтрин, как весть о скором отъезде. К тому же в речах Ричарда была своя правда. Если она не хочет, чтобы юная Кэтрин Майсгрейв служила объектом
